Психозы
[группы шизофрений]
во французской психоаналитической традиции. П.В.Качалов, доклад от 8.12.2018
При шизофрениях конфликты (прегенитальные) возникают вокруг очень ранней инцестуозной привязанности к матери (генерализованное соблазнение), исключающей, прежде всего, отца (форклюзия Имени Отца). Внешняя реальность и половое созревание равно угрожают этой связи и вызывают страх распада и смерти. Во избежание тревоги представления об объектах отвергаются (аутизация). Сексуально (чаще – гомосексуально, т.е., – нарциссически) возбуждающие представления проецируются вовне как чуждые (голоса и автоматизмы) или отчасти используются для защиты от них же (удвоение Я), когда из отщепленных представлений строится неореальность (бред), где психотик всегда занимает исключительно (т.е., – инцестуозное) положение.
Primo. Проблематика потери и отказа терять, она же — горя и отвержения горя, всегда начинающегося с первичного, материнского, инцестуозного — в конечном счёте — объекта.
•Secundo. Проблематика психотического самоисцеления через создание бредовой, нарциссической, анте-эдиповой и анти-эдиповой Действительности (die Wirklichkeit — le Réel), всегда повторяющей инцестуозные, диадные и мегаломанические отношения психотика с его анте- и анти-эдиповой инцестуозной матерью, пусть даже и принимающей во взрослом возрасте облик окружающей Действительности, любящей, домогающейся, ненавидящей, преследующей, но всегда — страстно, тайно и безумно — эротизированной. •
•Tertio. Проблематика искажения Действительности, внешней и внутренней, а именно — искажения восприятия и мышления, искажение, начинающееся в отказе от восприятия неизбежности потерь и горя в отношениях с инцестуозным материнским объектом и продолжающееся в Отказе (die Verwerfung — la forclusion) от восприятия других объектов (прежде всего — отца психотика) и в отказе от восприятия различий между объектами (а именно — различий половых и возрастных); поддержание искажения восприятия и мышления необходимо требует парадоксальности, атаки на связи и в мышлении, и в языковой деятельности [le language] психотика, а внутри психического аппарата больного — в атаке на связи между влечениями и их производными. •
Психодинамический процесс самоорганизации ранней нарциссической недостаточности, однажды внезапно манифестирующий, прогредиентно развивающийся, выражающийся в отсутствии границ Я, в неразличении субъекта и объекта, влечений, реальности и фантазий
Обычно патологическое горе матери (субъективно переживаемое ею как вытеснение или отрицание потери и/или отказов объектов ея собственных генитальных влечений) оказывается первопричиной нарциссически травматичного сексуального перевозбуждения у ребёнка. “Взаимное соблазнение” (Лапланш) субъекта (ребёнка) и объекта (матери) разыгрывается на фоне абсолютной зависимости ребёнка от родительского объекта и при абсолютном контроле матери (“ребёнок” = “рабёнок” = “раб”).
Вся семья, в самом общем виде, превращается в семейное инцестуозное предприятие. Это предприятие нацелено на любидинозную контринвестицию (стирание) у психически больного следов памяти (психических представлений о себе, о мире и об объектах) и на соответствующее ослабление любидинозного заряда (аффектов = чувств = эмоций) этих нежелательных для матери воспоминаний.
Разумеется, вышеупомянутой контринвестиции соответствует одно лишь исключение – сверхинвестиция (втирание) следов памяти о незабвенной родительнице и соответствующее усиление любидинозного заряда этих воспоминаний: «Не забуду мать родную». На мать возможность такого злоупотребления своим ребёнком оказывает “антидепрессивное” действие: облегчает ея горе от потери объектов своих влечений и избавляет от необходимости самой проделывать душевную работу горевания. •
Особое этиологическое значение имеет ослабление “цензуры любовницы” (Мишель Фэн и Дениза Броншвег) в семье будущего шизофреника, т.е., избыточное психическое и/или физическое присутствие материнского объекта, что всегда позднее осложняется недоинвестицией функции воображения и фантазий в Я и контринвестицией языковой деятельности. Контринвестиция языковой деятельности развивается в детском Я субъекта вследствие контринвестиции дискурса правды материнским объектом.
Детский субъект плохо или вовсе не знает реальных референтов действительности, и его языковая деятельность очень уязвима к риторическим металогизмам. Металогизмы используются материнским объектом объектами, поскольку дискурс правды грозит им неизбежной работой горя и потерей инцестуозного удовлетворения их собственных сексуальных влечений. Мать-кровосмесительница – Иокаста – говорит своему взыскавшему правды сыну Эдипу: «Не всё ль равно? О, полно, не тревожься и слов пустых не слушай... позабудь... Коль жизнь тебе мила, молю богами, не спрашивай... Моей довольно муки! Послушайся, молю... О, воздержись! Тебе добра хочу... Совет – благой... Несчастный! О, не узнавай, кто ты!» (1029-1041).
Во всех случаях в патогенезе ослабления защитных механизмов Я ведущую роль играют нарушение языковой деятельности (language), которая является следствием контринвестиция функции восприятия-внимания-сознания Я к собственной предсознательной вербальной моторике, т.е., к звучанию собственной речи. Нарушение языковой деятельности объективно не позволяет больному самостоятельно устанавливать обходные ассоциативные связи между следами несознательной объектной – и предсознательной словесной памяти для разрядки любидинозных импульсов (для выражения своих аффектов). Нарушения языковой деятельности не позволяют психическим представлениям (объектным и словесным) больного с соответствующими им аффектами ассоциироваться во внимании-восприятии-сознании Я, т.е., не позволяют субъекту услышать в собственной речи правду ни об объектах, ни о себе самом.
Ослабление “цензуры любовницы” у матери всегда сопровождается психическим и/или физическим исключением отцовского объекта, в психозе доходящее до “форклюзии Имени-Отца” (Лакан) – первичного Означателя (см. далее), с нарушениями языковой деятельности, субъективно переживаемом как аутистическое отвержение речи.
Враждебно-тревожная, отсутствующая или парадоксальная (психотоксическая) мать. Ранняя инцестуозная привязанность к матери – «генерализованное соблазнение» (Лапланш). «Нарциссическое соблазнение» (Ракамье). Включенность шизофреника в материнский нарциссизм как ея недифференцированной части (ὁ φαλλός). Патологическая потребность матери в исключительности. Отказ от работы горя по разделению с ребёнком. Диадные (= симбиотические) объектные отношения с преобъектной (психически непредставленной) матерью. •
Отсутствие отца в речи матери – «форклюзия Имени Отца» (см. далее — Лакан). Несостоятельность отца психотика: карикатурное воплощение Закона с ремём в руках, но на пульте управления у матери или — Герой в бессрочной командировке. Ранние нарциссические травмы детского Я: дисквалификации детского Я вообще (Грюнберже), непризнание восприятий ребёнка (Анзьё), Нарциссическое злоупотребление ребёнком – навязывание детскому Я непосильной для самих родителей работы горя – «иди сюда, пожалей маму» (Ракамье). •
Шизофрения как «организация некоей дезорганизации … Я, которое одновременно и защищается и нападает» (Ракамье). Я шизофреника отвергает любидинозные объектные представления (аутизация), не являющихся целью влечений (↔ объектами желаний), но угрожающих нарциссическому единству с антэдиповой матерью.
Некоторая эротизация и реинвестиция в «инцестуозных эквивалентах» оборачивается в периоды ремиссии «нарциссической перверсией» (Ракамье), заставляющих страдать и горевать все неинцестуозные объекты. Металогизмы, от которых шизофреник страдал в детстве, превращаются в парадоксальность (Декобер, Ракамье), при помощи которой шизофреник «хочет втянуть всякого другого в своё саморазрушение» (Анзьё).
Отщепление инцестуозных объектных представлений и конструкция нарциссической неореальности психотического Я (мегаломанический бред), в которой психотик всегда занимает центральное положение (слияние с дообъектной матерью в инцесте и не-субъективация). Лабильные и ужасающие идентификации Я психотика со всемогущей и дообъектной (психически непредставимой) матерью. Всемогущее и недостижимое Идеальное Я. Попытки истощения первичной (нейрогуморальной) любидинозной активации влечений в ритуалах и ригидных увлечениях. Грин называет этот процесс «дезобъектализацией».
Самое начало психической жизни не только не является безобъектным, но уже насквозь пропитано следами присутствия материнского объекта, хотя ещё и нераспознаваемого как объект: «[Материнский] объект [любидинозно] инвестирован ещё не будучи воспринимаем», — Лебовиси. В отсутствие психоза ранние объектные отношения позволяют установить раз и навсегда баланс между глубокой интимностью между Я и объектом без спутанности между Я с объектом (Ракамье, Кестемберг). Задолго до манифестации шизофрении в психическом аппарате закладывается конфликт между Я субъекта и памятными следами материнского объекта, обнаруживаемых во всех объектах Действительности [=Реальности]. Объекты Действительности воспринимаются Я либо как недостаточные — отвергающие, либо как втирающиеся в Я вплоть до полного стирания Я.
Неинтегрированность любидинозных зарядов (↔ аффективных квантов) и памятных следов (↔ объектных и словесных психических представлений) вынуждает шизофреника сверхинвестировать [вцепляться в] объекты и/или дезинвестировать объекты [бороться с ними], чтобы достигать различения Я от объектов, контролировать их и держать на дистанции (Мизес). Отсюда – типичный шизофренический страх распада и расчленения. Отсюда же — невыносимость и чуждость для шизофреника всякой подвижности психических процессов. Накапливающиеся любидинозные импульсы (↔ аффекты) прорываются в предсознательное—моторику [нелепые поступки = «зарницы шизофрении»].
Малейшее нарушение этого ригидного баланса — травматизм любого повышения уровня любидинозной активации психики: манифестация психоза при столкновении с любидинозными объектами (напр., попадание в школу) и, особенно, в пубертате. Отрицание собственной психической реальности любидинозных (↔ аффективных) зарядов и памятных следов (↔ психических представлений) – т. наз. шизофренический дефект. Проективная идентификация – как попытка заставить другого интегрировать любидинозные заряды и объектные представления. Массивная проекция вовне любидинозных импульсов и сексуальных (чаще – гомосексуальных, т.е., нарциссических) объектных представлений (голоса и автоматизмы). Шагреневая кожа отщепленного реалистического Я, где интегрирована очень незначительная часть («хороших», т.е., асексуальных и невозбуждающих) неинцестуозных объектных и словесных представлений.
Начиная с 1964 года Лакан привнёс очень специфический отпечаток на понимание искажения психической Реальности (=Действительности) в весь французский психоанализ, первым заговорив о «безудержном наслаждении». Эвристическая ценность этой идеи возобладала над границами школ и течений. Ракамье стал писать об «оргазме Я», «матовом психическом событии», связанном с «воспламенением» возбуждающего весь психический аппарат желания самопорождения. Грин предпочёл говорить об «удовольствии от психического вымирания».
Лакан же привнёс и понятие форклюзии как «специфического механизма, лежащего в основе самой действительности психоза; первичного отвержения фундаментального означателя [кастрации ↔ разницы полов] — ὁ φαλλός — за пределы символической вселенной субъекта» Ещё Фройд заметил, что шизофрения часто манифестирует либо в момент столкновения с отказом в родительской функции, либо в момент необходимости в какой бы то ни было форме занять родительскую позицию.
Вышеуказанная форклюзия является лишь следствием форклюзии Имени-Отца, как как основополагающего элемента психической жизни и объектных отношений (Лакан). Грин связывал форклюзию с негативной галлюцинацией, как невозможность для субъекта составить какое бы то ни было «воображаемое представление о самом себе». Оба автора указывали на опасную для лечения связь форклюзии с фантазиями разрушения и всемогущества.
•Нарциссическая перверсия, как и сексуальные, низводят желание к потребности, заменяет множественное единичным, стерилизует любидинозный потенциал объектных отношений (Бонне). «Живое и мёртвое переплетаются» (Понталис) в психическом аппарате. Всё это оставляет терапевтам «очень узкое поле для манёвра» (Ракамье) между действительным восстановлением психического функционирования и повторением его разрушения. Массивный психотический перенос «здесь и сейчас» является общим местом, также как необходимости соблюдении «объектной дистанции» (Буве) и тонкого различения между «слишком» и «слишком мало» (Ракамье) в лечении шизофреников.
«Смертоносный эротоманический перенос» захваченного безудержным наслаждением больного, который «лишь едва маскирует присутствие наслаждающегося [материнского] Другого, всегда склонного низвести психотика до [статуса] вещи [=фетиша]» впервые описал Лакан. Отсюда — риск того, что «отношения переноса ускорят [развитие] психоза и превратят клинициста в преследователя» (Лакан). Мальваль дополняет, что, в противостоянии форклюзии и безудержному наслаждению, аналитику приходится курсировать между двумя символическими полюсами, отталкиваясь от которых больной может перейти к реконструкции Действительности. Один полюс — Идеал Я [больного субъекта], другой — означать первичного и наслаждающегося [материнского] Другого.
Избегание объектов вообще и нарушение механизмов проекции могут сделать «наслаждающегося [материнского] Другого» немыслимым для больного, но ощущаемым телесно. Джойс МакДугал по этому поводу замечала, что «психотический перенос рождает смесь непредставимых эмоций, заставляющих [больного] субъекта искать двойника, образ, способный вместить и предсознательно представить его эмоции». Так через посредство аналитика, создающего конструкцию «наслаждающегося [материнского] Другого», пациент восстанавливает свои защиты, пусть даже если эти реконструкции поначалу носят бредовый характер (Готье, Арле).
Толкование качества психических форм прежде их содержаний. Облегчение идентификаций для психотика, никогда не чувствовавшего себя отдельным субъектом – слушать разговор клинициста (клиницистов) о нём самом. Сврхчувствительность шизофреника к просодии (↔ к объектным, тактильно-слуховым представлениям, к звуковой оболочке слов) — гораздо большая чем к смыслу речи (↔ словесным представлениям sensu stricto). Необходимость реципрокной чувствительности терапевта к инфравербальным формам представлений и аффектов: «Работа на пределе технических возможностей метода [психоанализа]», — Сара и Сезар Ботелла.
Психиатрическое учреждение под административным руководством психоаналитика – как оптимальные рамки для институциональной терапии (Ракамье), для структурирующей идентификации (интроекции). Первоочередность задачи структурирования психических представлений, т.е., установления связей внутри словесных и объектных представлений (обозрение). Вторичность задачи установления ассоциативных связей между объектными и словесными представлениями (символизации). Третъестепенность (в случае шизофрении) установления связей между психическими представлениями и квантами аффектов (прозрения).
