ПРИЛОЖЕНИЕ К УЧЕБНОМУ ПЛАНУ И ПРОГРАММЕ ЦИКЛА ТЕМАТИЧЕСКОГО УСОВЕРШЕНСТВОВАНИЯ ДЛЯ ВРАЧЕЙ И ПСИХОЛОГОВ

ПРОПЕДЕВТИКА КЛИНИЧЕСКОГО ПСИХОАНАЛИЗА

Методические рекомендации для врачей-психиатров и клинических психологов

Автор методических рекомендаций: Павел Валерьевич КАЧАЛОВ кандидат медицинских наук руководитель отделения психоанализа Государственного научного Центра социальной и судебной психиатрии им. В.П. Сербского доцент кафедры социальной и судебной психиатрии Факультета послевузовского профессионального образования Московской медицинской Академии им. И.М. Сеченова экс-психиатр Специализированного госпитального Центра  Эскироля (Париж) дипломант углубленных исследований по клинической, патологической и психоаналитической психологии Университета Париж-V (Сорбонна – Рене Декарт) член Международной психоаналитической Ассоциации член Парижского психоаналитического Общества

Введение

В  1922 г. основоположник психоанализа, австрийский врач-психоневролог, профессор Венского Университета,  Зигмунд Фройд  дал  следующее  определение  для  статьи  в  Энциклопедии.

«Психоанализом  называют:

• способ  исследования  иначе  почти  недоступных  душевных процессов;
• метод  лечения  невротических  расстройств,  основанный  на  такого  рода  исследовании;
• серию  полученных  таким  способом  совместно  развивающихся  психологических концепций,  постепенно  составивших  новую  научную  дисциплину».

Динамическая теория субъекта и метод курации психических расстройств – психоанализ – спустя сто лет после открытий Зигмунда Фройда (1856-1939), составляет привилегию клинической психиатрии и клинической психологии всех развитых стран европейской цивилизации. Открытость общества психоанализу является прямой мерой, как его экономического развития, так и его цивилизованности.

В настоящее время психоанализ является наиболее полной научной моделью, позволяющей связно объяснить и последовательно понять большинство психических расстройств. Он основан на трех постулатах огромной эвристической ценности:

Психика переставляет собой динамическую систему аффективно заряженных представлений, большая часть из которых несознательна. Сознанию доступны только аффекты, несознательные представления проявляются клинически в виде симптомов, обычно символически искажающих их смысл (конверсии, навязчивости, девиантные поступки, бред и слуховые галлюцинации). Самым простым примером такого смыслообразования является, конечно же, сновидение.

Несознательные психические представления черпают свой аффективный заряд (либидо) в активации нейрогуморального субстрата психики – влечениях. Влечения представляют собой, складывающиеся в ходе онтогенеза, пути разрядки процессов нейрогуморального (сексуального) возбуждения в отношениях с объектами (людьми и вещами), разрядки, опосредованной комплексами психических представлений об этих объектах (психосексуальность). Наиболее известным примером такого комплекса является Эдипов.

Психоанализ предполагает сложную семиологию клинических сущностей, недоступных прямому наблюдению. Применение этих понятий психиатрами, психологами и другими специалистами вне рамок психоаналитической курации столь же обоснованно, как использование психофизиологических гипотез в медицине, эргономике, спорте.

Психические расстройства возникают вследствие трехсторонних конфликтов между Этим (несознательными влечениями), психосексуальной (объективной) реальностью и субъективным  Я. В невротических структурах Это противостоит в основном конфликте Сверх-Я. В психотических структурах разыгрывается конфликт между Этим и психосексуальной (объективной) реальностью. В пограничных (нарциссических) структурах – конфликт между идеальным Я (нарциссизмом), в равной степени противостоящим и Этому, и объективной реальности.

Эвристическая ценность этих постулатов заключается в том, что расхождение между уровнем теоретизирования и клинической практикой в психоанализе так мало и так постоянно, как ни в одной другой психопатологической модели (нейрохимической и психосоциальной). И куративное вмешательство, и осмысление практики происходят в психоанализе на одном и том же уровне межсубъектных отношений, а во внимание принимаются лишь психические параметры (биологические и социальные выносятся за скобки). Оптимальная малость расстояния между теорией и практикой в психоанализе создает стабильные условия для клинической работы. Из методологии науки известно, насколько теоретическая состоятельность наблюдений зависит от условий их проведения.

История первого русского психоанализа, началась зимой 1905-6 гг. возвращением в Москву – из Цюриха, от Карла-Густава Юнга, – Николая Евграфовича Осипова, а в Одессу – из Берлина, от Карла Абрахама, –  М.Н. Вульфа. В начале 20-ых годов XX века, благодаря усилиями М.Н. Вульфа, Александра Романовича Лурия, Сабины Николаевны Шпильрейн, Ивана Дмитриевича Ермакова, Веры Н. Шмидт, И.В. Каннабиха и многих других на мгновение казалось, что Москва стала одним из центров развития психоанализа, наряду с Веной и Берлином, опережая в ту пору Лондон и Париж. Эта история закончилась к 1929-30 гг. закрытием Института психоанализа в Москве и разгоном психоаналитического общества. Едва возникнув в начале XX века, русская психоаналитическая традиция была необратимо утрачена: тоталитарный режим не оставлял никаких шансов на сохранение “катакомбного” психоанализа.

Между тем, с начала 50-ых и до конца 60-ых годы XX века в зарубежной клинической психиатрии и клинической психологии психоанализ пережил период бешеной популярности, что было главным образом следствием успешности кратких форм психоаналитической терапии, индивидуальной и групповой, в курации острых реакций посттравматического стресса среди военнослужащих союзных армий во время Второй мировой войны. Психоаналитик Карл Меннинджер был в то время главным психиатром армии США. Вернувшись с войны, множество молодых американских и английских психиатров стали с энтузиазмом внедрять психоаналитические подходы в практику социальной психиатрии. Будущий главный возмутитель спокойствия французского психоанализа второй половины XX века, Жак Лакан, в 1945 г. начинает будоражить французскую психиатрию с командировки за Ламанш и публикацией восторженного обзора «Английская психиатрия во время войны».

Психоанализ не стал психиатрической панацеей, поскольку лечение и прогноз хронических психозов, с которыми сталкивается социальная психиатрия, отличаются от лечения и прогноза острых посттравматических стрессов у преморбидно здоровых субъектов.

Однако два явления стали необратимыми последствиями внедрения психоанализа в психиатрию развитых стран в 50-ые и 60-ые годы XX века. Первое –  деинституционализация, выведение значительной части лечебного процесса за стены психиатрических больниц в новые формы амбулаторной помощи. Второе –  институциональная психотерапия, психоаналитически ориентированная работа всего ансамбля психиатрических служб с высокой задействованностью человеческого потенциала клинических психологов, младшего медперсонала и социальных работников. Экономические соображения тоже играли и играют свою роль. При всей несомненной эффективности современных медикаментозных методов лечения, психиатрическая госпитализация остается самым дорогим методом лечения: и в США и во Франции: по данным на 1999 г., месяц пребывания на психиатрической койке стоит столько же, сколько год психоанализа.

Психоанализ в узком смысле слова остается основным методом курации неврозов и личностных расстройств. Психоанализ в широком смысле слова, как набор институционально-психотерапевтических методов, находит свое применение в организации всей психиатрической помощи, общественной и частной, безусловно преобладает в практике детской психиатрии, служит методологической основой лечебно-реабилитационной работы в смежных областях медицины, и, особенно во Франции и в США, используется в практике психосоматической медицины, в комплексной курации самых тяжелых заболеваний – сердечно-сосудистых и рака.

В России интерес к психоаналитическим идеям у мыслящей интеллигенции сохранялся и в советский период, и чтение заточенных в спецхраны работ Фройда, разумеется, продолжалось. Но лишь с началом “перестройки” (1985-91 гг.) российские врачи и психологи получили возможность, не опасаясь политических преследований, мирно собираться ради дела психоанализа. Однако, возникший с конца 80-ых годов новый интерес к психоанализу в России имел, в частности, такое последствие, как распространение “дикого психоанализа” (Фройд), практика которого уже компрометирует этот метод в глазах российской общественности. Нынешняя ситуация требует от психоаналитиков – членов Международной психоаналитической Ассоциации –  разъяснять и широкой публике, и научной общественности, и представителям власти, казалось бы, очевидные истины о необходимости предварительного образования для тех, кто осмеливается учить, а тем более лечить, других людей. А именно – образования по клиническому психоанализу, образования, ориентированного на международные стандарты.

1. История психоанализа

1.1.Зигмунд Фройд (1856-1939)

Золотой век

Зигмундом – именем героя и сына верховного бога германцев Вотана от смертной женщины –  так поименовал этого мальчика старый еврей Якоб Фройд на посвятительной странице Библии, которую он подарил при рождении первому сыну, произведенному на свет  его 20-летней женой Амалией. Зигмунд родился 6 марта 1856 года, если верить архивам записей актов гражданского состояния места его рождения во Фрайберге (ныне –  Пшибор, Чехия), а не 6 мая, как потом всегда утверждала Амалия; и, следовательно, был зачат до скоропалительного и странного брака, сопровождавшегося  отъездом юной венки в глухую провинцию, замуж за 50-летнего вдовца, незадачливого торговца шерстью, обремененного детьми и долгами, и сильно нуждавшегося, если не в жене, то  в ее приданом. Официально Якоб Фройд зарегистрировал рождение сына Соломона-Сигизмунда, которого Амалия не называла иначе, как «мой золотой Зиги». Сигизмунд Фройд отбросил последние колебания в 22 года, с тех пор и навсегда, для всего мира он – только Зигмунд. «Pater semper incertus…», – любил щегольнуть он любимой латынью и отчаянно искал себе духовного отца в лице Эрнста Брюкке, Йозефа Бройера и, наконец – Жан-Мартена Шарко. 

Кто бы ни был его настоящим отцом, основатель психоанализа был одним из лучших  сыновей  de la belle époque, о поколении которых в 1944 г. писал во «Вчерашнем мире» Штефан Цвайг: «Во всех богатых семьях стремились сделать своего сына “культурным человеком”. [А так как] только “классическое” образование … придавало молодому человеку цену в ту эпоху “просвещенного” либерализма, … [то]  во всех хороших семьях прилагались все старания к тому, чтобы хоть один сын был увенчан званием доктора. [Для всего этого требовалось] обладать хорошей общей культурой, знать французский, английский и итальянский, наряду с латынью и греческим…».  Поэтому, когда в 1926 г. д-р Зигмунд Фройд оставил нам амбициозную программу Высшей школы психоанализа, он с полным правом перечислял познания, которыми, несомненно, обладал лично: «По биологии – насколько возможно обширные; по сексологии…, по психиатрии…, а, кроме того, … – по истории цивилизаций, мифологии, психологии религий и литературе. Без хорошей ориентировки во всех этих областях аналитик не сможет понять большую часть открывающегося перед ним материала» (Фройд, 1926).

Подросток, зачитывавшийся (конечно же – в оригинале!) «Историей консулата и империи»  Ипполита Тэна, самого психологичного из французских историков. Студент-медик, на третьем курсе для своего удовольствия переводивший эссе «Об эмансипации женщин», «Платон» и «Социальный вопрос» Джона Стюарта Милля, шотландского философа, антипозитивиста и психолога-ассоциациониста. Молодой приват-доцент, переводивший  «Лекции по заболеваниям нервной системы» Жан-Мартена Шарко, где клинические уроки «динамических нарушений» противопоставлены «учению о дегенерации». Только энциклопедически образованный человек смог по-врачебному  подойти к традиционному предмету поэзии и литературы – к субъективной психике –  как к объекту рационального исследования; и смог открыть психическую причинность, субъективную и рациональную одновременно.  Для начала –  на материале  собственных грёз и сновидений, где цитаты из латинских и немецких классиков, имена и работы мастеров итальянского Возрождения, сложно ассоциировались с еврейскими анекдотами, химическими формулами и анатомическими препаратами. Юношеские упражнения по переводам из Софокловского «Эдипа-Царя», несомненно, помогли этому врачу описать и собственный Эдипов комплекс, ставший с тех пор универсальным человеческим комплексом, и  собственный семейный невроз на богатом клиническом материале сложной и загадочной истории  родительской семьи. Самоанализ Зигмунда Фройда стал всеобщим “первоанализом” для последующих поколений психоаналитиков (Октав Маннони, 1967).

Научный гений

Собственно научная эволюция, приведшая Фройда на пороге XX века к открытию психоанализа, вкратце сводится к трем этапам: неврологическому, психиатрическому и психологическому.

Первый, неврологический, этап представлен монографией «О концепции афазии» (1891). Фройд, исходя из данных клиники, доказывает, что даже при бесспорной необратимости нарушенных неврологической травмой собственно нервных связей внутри Ц.Н.С., нарушения психологических ассоциаций между следами словесно-слуховой памяти и следами зрительной, тактильной, кинестетической и другой объектно-образной памяти – обратимы! Символическая афазия поначалу ведет к регрессии,  т.е., как бы обращает вспять процесс онтогенеза: больной, как малое дитя, «не знает», каким словом правильно называется объект. Излечение афазических нарушений всегда означает припоминание –  и восстановление психологических ассоциаций между словесными и объектными представлениями, без невозможного в ткани мозга restitutionis ad integrum.

Второй, психиатрический, этап представлен написанными совместно с Йозефом Бройером «Исследованиями по истерии» (1895). На примере 8 историй болезни, Фройд показывает, что, в отличие от афазии, нарушение ассоциативных связей (диссоциацию) между памятью об объектах и словесной памятью при истерии вызывает психическая травма. Психическая травма по Фройду подразумевает не повреждение нервного субстрата психики, но избыток  аффекта, т.е., – психического (психосексуального) возбуждения.  Травма может быть количественная – избыток аффекта при сексуальном соблазнении ребенка, у которого буквально «нет слов» для «таких вещей (объектов)». Травма может быть качественная – избыток аффекта связан с культуральными речевыми запретами; и дети и взрослые в разной степени не могут и не смеют говорить «про Это». Припоминание –  установление связей между  незабываемыми объектами-соблазнителями и неиспользованными доселе словами правды – становится  лечебным методом. Разрядка аффекта – катарсис – становится признаком наступления лечебного эффекта. «Истерическое убожество превращается в банальное несчастье» (Фройд, 1895).

Третий, психологический, этап начат бессмертной книгой «Толкование сновидений» (1899).  Фройд перебросил мост между болезнью и здоровьем, показав, что недостаточность ассоциативных связей между объектными и словесными представлениями является структурной для человеческой психики; эта структурная недостаточность и объясняет вытеснение объектных представлений в несознательную психику. Первичное вытеснение и инфантильный невроз являются  следствием не травмы соблазнения, а следствием естественной диахронии психического развития ребенка. Накопление злой и доброй памяти об инфантильной сексуальности (орально-анальных отношениях с объектами раннего детства) предшествует накоплению словесной памяти. Диахрония развития памяти действует как первая психическая цензура и приводит к инфантильной амнезии. Припоминание в ходе психоанализа приводит к снятию инфантильной амнезии. Припоминание, пренебрегающее в поисках исторический правды об отношениях с первыми объектами любви и ненависти второй психической цензурой, т.е. всяческой «культурой речи», надолго становится для Фройда основным методом курации неврозов.  Признаками улучшения психического состояния становится  достижения уже не одного однократного катарсиса, но многочисленных разрядок аффекта, т.е., разрядок оставшегося от нормального инфантильного невроза психосексуального возбуждения.

1.2.Школы и направления современного психоанализа

1. Психоанализ в США

Ортодоксальный психоанализ в США немыслим без Хайнца Хартманна, увенчанного лаврами (побывавшего президентом) всех психоаналитических и психиатрических ассоциаций Америки и мира (Американской и Международной психоаналитической, Американской и Всемирной психиатрической) за подвиг превращения фройдовской “психологии Этого (Id)” в “психологию Я (Ego)”, привив психоанализу бихевиоризм – национальную американскую школу психологии.  Бихевиористское прямое наблюдение за поведением детей (Маргарет Малер) стало научной базой Эго-психологии. Постулированные Фройдом конфликты влечений Этого (Id) и Я (Ego)  не прошли суровой проверки бихевиористским наблюдением. Развитие “свободных от конфликта и вторично автономных функций Я (Ego)” и  “социальная адаптация” сделались целью психоанализа. “Десексуализация и дезагрессивация либидо” через “идентификацию со здоровым Я (Ego) аналитика” сделались средствами психоанализа, “how to” (Жак Лакан). Начиная с Хайнца Кохута и, отчасти, с Отто Кернберга – внимание американских психоаналитиков переносится на проблемы нарциссических страданий   “Самости (Self)”.  Межсубъектные взаимодействия «Самости»,  внутренне бесконфликтной и бесполой, как Я – душа – сознание традиционной теологии, философии и психологии, занимают место слишком внутрисубъектных, конфликтных и плотских влечений в  психическом аппарате Фройда. Кохут предлагает в качестве психоаналитической парадигмы – вместо аморального мифа (Лай – Эдип – Иокаста) – высокоморальный миф (Одиссей – Телемах – Пенелопа). 

2. Психоанализ в Англии

Психоанализ в версии венгерской учительницы Мелани Кляйн имел успех в Англии, удачно привившись на национальной английской философии эмпиризма, протестантской сексуальной морали, и педагогической дисциплинарной традиции. Кляйн “достигла полной самоидентификации с хорошей грудью” (Дональд Уинникот), и в проводимом ею лечении вдохновлялась своими оральными интересами к пожиранию и перевариванию, весьма далекими от генитальных интересов Фройда. Более эмпирический конфликт аффектов («чувств», а не «сексуальных возбуждений»!) занял место слишком умозрительного конфликта влечений. Анализ весьма педагогичных чувств вины и тревоги заняли место нездорового интереса к сексуальности. Добропорядочная «зависть к кормящей груди» заняла место оскорбительной для женщин «зависти к пенису». Наконец, пенитенциарное достижение «депрессивной позиции» как цель психоанализа была противопоставлена слишком либертинскому разрешению  Эдипова комплекса.

Школы объектных отношений или “Туманность маргиналов” (самоназвание, данное Майклом Балинтом) расцвели также на Британских островах, и их отличия от кляйнизма удивительно напоминают отличия тамошних нонконформистских часовен от официальной церкви. Ангельская доброта и терпение терапевтов соответствует идеологической ангелизации пациентов, сиречь – всегда только “жертв” жестоких людей и суровой природы, и никогда – собственных влечений или собственного нарциссизма. Техника репарации травмы (неокатарсис) в отношениях “здесь и сейчас” с терапевтом занимает место фройдовской техники припоминания. Уильям Ферберн первым провозгласил, что в его Шотландии либидо у пациентов не ищет себе пагубную для пуританской души Lust, как у безбожного еврея Фройда. (Lust – похоть, удовольствие, и в немецком, и в английском языках.) Нет, – даже либидо здесь ищет только достойный объект для чистой любви и дружбы. Другой идеолог объектных отношений, врач-педиатр, девственник и импотент, Уинникот явил идеал психоаналитика как “достаточно доброй матери” для своих пациентов – вместо отцовских строгостей Фройда. Уинникот – мать с явно анальными интуициями “вместилища, держания и ручканья” – как рекомендуемых (но подозрительно нигде не раскрываемых им в деталях) приёмов “ухода и/или заботы” о пациенте. (Его ученик Масуд Хан так “вмещал, держал и ручкал” пациентов обоего пола, что его все-таки исключили из Британского психоаналитического общества.)  Агрессивность и разрушительность – вот что в лучших традициях квакерства прорабатывают у пациентов по Уинникоту, вместо ненужной сексуальности. В результате такого психоанализа пациенты достигают политкорректной “участливости” к страданиям, причиняемой ими, пациентами, другим людям, опять же – вместо разрешения несущественного для квакеров Эдипова комплекса.

3. Психоанализ во Франции

Во Франции психоанализу повезло несколько больше. Во-первых, уникальная система обязательного преподавания философии в двух последних классах средней школы (лицеев), приближает всю студенческую молодежь к минимальным стандартам,  необходимым по Фройду (см. выше) для усвоения психоанализа. Во-вторых, уникальная светскость образования и самой французской республики гарантируют защиту от обскурантизма выше среднеевропейской.

Все добродетели имеют оборотную сторону. Французский интеллектуализм вырождается в  надменный сциентизм и в явную заумь в психоаналитической школе Жака Лакана (1901-1981). В клинической работе эта  заумь оборачивается потерей интереса к динамике аффектов (слово “аффект” становится табу для лаканистов) и крайним объективизмом в подходе к  анализу речи субъекта (слово “больной” тоже – табу). Своим ученикам Лакан рекомендовал для тренировки техники истолкований – разгадывать кроссворды! Конфликт “подлинного желания субъекта” с “речью Другого” понимается как чисто интеллектуальные заблуждения анализанта, где уже нет места для конфликта “математизированных” Лаканом влечений.  Достижение “небытия” в аскезе лакановской курации (не пренебрегающей заигрываниями с восточными практиками дзен и т.п.) – становится целью такого психоанализа,  вместо старомодного и сентиментального анализа Эдипова комплекса.

2. Психоаналитическая метапсихология

2.1.Топографическая модель психического аппарата

• Рефлекс

Нейронный аппарат д-ра Фройда  образца 1895 г. представлен в неопубликованном при жизни «Наброске психологии (психологии для неврологов)»  и являет собой классическую модель рефлекса: восприятие-внимание – память – моторика.

Психический аппарат образца 1899 г., представленный в VII-ой главе бессмертной книги «Толкование   сновидений», составлен из психологических элементов сохраняющих гомеоморфизм с элементами рефлекторной модели Рене Декарта: Сознательность (восприятие-внимание) – Несознательность (память) – Предсознательность (моторика). Именно эту модель психического аппарата в психоанализе называют топографической моделью, или “первой топикой”.

• Сознательность (das Bewußte)

Сознательность в психоанализе соответствует тому, что в академической психологии функций  подразумевалось под функцией восприятия (сознания), функцией внимания и сопутствующей им функцией кратковременной памяти.

• Несознательность (das Unbewußte)

Несознательность в психоанализе соответствует тому, что в академической психологии функций подразумевается под долговременной памятью и т. наз. пассивной памятью. Несознательность  играет в психоанализе  ведущую роль, так же как память занимает центральное место в структуре трех частей рефлекса. Несознательность являет собой  совокупность памятных следов или следов воспоминаний, которые в нервном субстрате психике оставляет восприятие объектов, с участием внимания или без него. (В терминах современной нейрофизиологии памятные следы или следы воспоминаний называются энграммами или пиктограммами.) Несознательная память носит именно объектный (предметный, образный), а не словесный (вербальный) характер. В Несознательности хранятся главным образом следы зрительной памяти об объектах; но также – следы  осязательных, двигательных, обонятельных и вкусовых отношений с объектами. Из следов звуковой памяти к области  Несознательности относятся особые следы вибрационной, т.е., осязательно-звуковой памяти о просодии (звучании голоса) объектов  (см. ниже о Сверх-Я).

• Предсознательность (das Vorbewußte)

Предсознательность в психоанализе примерно соответствует тому, что в академической психологии функций традиционно подразумевалось под функцией произвольной моторики, которая позднее стала именоваться научением (Даниель Лагаш), и сопутствующей им функцией т. наз. активной долговременной памяти. Предсознательность – совокупность памятных следов, оставленных в мозге при активном участии и восприятия и внимания. Предсознательность – это долговременная память о произвольных двигательных актах и, в частности, о языковых актах, т.е.,  предсознательное объединяет в себе языковую моторную память о технике произнесения слов и звуковую память об их звучании.

• Либидо

Либидо в психоанализе понимается как количественная мера того, что в психиатрии традиционно называют “энергетическим потенциалом психики”. Речь идет о некоем гипотетическом количественном индексе, отражающем качественное состояние нервно-гуморального субстрата психики (Марк Солмз), ведущую роль в котором должны играть нейрохимические эффекты половых гормонов, индексе, отсутствующем в современной нейрофизиологии. Весьма отдаленным аналогом либидо могут служить “вегетативный индекс” или “индекс напряжения”, применяемые в психофизиологии для глобальной комплексной оценки состояния вегетативной нервной системы. Аналог этот весьма отдаленный, поскольку гипотетический индекс либидо должен позволять не только глобальную оценку состояния “энергетического потенциала” центральной нервной системы. Но, прежде всего гипотетический индекс либидо должен быть применим для количественной оценки такого трудноуловимого (отчасти – локального, отчасти – глобального) нервного процесса, как “памятный след” (“энграмма” = “пиктограмма”). Либидинозная  инвестиция является условием сохранения памятных следов; в результате инвестиции либидо, памятные следы обретают некоторый относительно непостоянный, количественно больший или меньший,  либидинозный заряд.  Распространение либидинозных  зарядов в соответствии с либидинозными инвестициями является условием сохранения ассоциативных связей между памятными следами, а также является способом проторения новых ассоциативных связей,  т.е., способом протекания  нервных процессов, субъективно переживаемых как психические процессы.

Психические (душевные) процессы в психоанализе, соответствуют тому, что в современной бихевиористской психологии называют поведением. Структурированные психические процессы в психоанализе позволяют разрядку либидинозных зарядов через систему ассоциативных связей между памятными следами; особое значение для здоровой человеческой психики имеют ассоциативные связи между следами объектной и словесной памяти.

• Травма

Травма в психоанализе понимается как невозможность стабильной инвестиции либидо в памятные следы и в ассоциативные связи между ними.  Для нормального протекания психических процессов необходима последовательная стабильность инвестиций сначала – в следы несознательной объектной памяти, затем – в ассоциативные связи внутри объектной памяти, наконец – в ассоциативные связи между следами несознательной объектной и предсознательной моторной – особенно вербально-моторной – памяти. Невозможность стойкой инвестиции либидинозного заряда в плохо структурированные памятные следы сопровождается хаотичным распространением либидинозного возбуждения, что субъективно переживается как витающая (генерализованная) тревога. Случайные и нестойкие либидинозные инвестиции изолированных памятных следов вне структуры устойчивых ассоциативных связей осложняются случайными разрядками либидинозных зарядов и развитием трех видов психических нарушений. Разрядка либидо в систему предсознательной моторики осложняется регрессией языковой (оговорки и пр.) и всякой другой произвольной деятельности (агирования, ошибочные действия и пр.). Разрядка либидо в систему сознательного внимания осложняется расстройствами восприятия (иллюзии и галлюцинации). Разрядка либидо в нейрогуморальный субстрат психики осложняется саморазрушением всего психического аппарата (прогрессивная психическая дезорганизация – Пьер Марти), а затем и его субстрата (соматизация).

Архаичная память, незабываемые следы воспоминаний, оставленные объектами раннего детства  и, прежде всего, первичным объектом – матерью (следы памяти об  инфантильной сексуальности – см. ниже психический онтогенез) – всегда и у всех людей потенциально  травматична по нескольким причинам.

Неотения – эволюционно обусловленная общая, в том числе и неврологическая, незрелость, недоношенность, человеческого младенца при рождении – субъективно переживается как младенческая беспомощность. Неотенией обуславливается плохая структурированность архаических (самых ранних) следов памяти и образование архаических ассоциаций с другими, столь же плохо структурированными, памятными следами, оставленными первичными объектами (обычно – матерью) в ходе ранних объектных отношений. (Для начала, безотносительно к субъективным особенностям каждой матери, подумайте о перевернутом в оптическом аппарате глаза мире, о двигательной атаксии и многом другом.) Архаические памятные следы постоянно, хоть и крайне нестабильно, реинвестируются либидо, и имеют тенденцию сначала – к накоплению либидинозного заряда, а затем – к его хаотической или случайной разрядке (см. выше – о травме).

Диахрония, т.е., онтогенетически обусловленное несовпадение по фазам развития ранних следов объектной (предметной, образной) и поздних следов словесной (вербальной) памяти неизбежно ведет к структурной слабости ассоциативных связей между памятными следами, оставленными архаичными объектами, и позднейшими следами словесной (вербальной) памяти. (Структурная слабость объектно-вербальных ассоциаций усугубляется также несовпадение сенсорных регистров следов предметной и словесной памяти: см. ниже – проблема изобразимости.)  Безотносительно к конъюнктурным обстоятельствам, развитие человеческого младенца осложняется инфантильным (травматическим) неврозом. Структурная слабость объектно-вербальных ассоциаций является причиной т. наз. инфантильной амнезии и субъективно переживается как первичное (органическое) вытеснение. Относительная слабость либидинозной инвестиции обретаемой к концу первого года жизни вербальной (звуковых, слуховых и моторных) памяти, сравнительно с силой инвестиции архаической объектной памяти означает принципиальную атравматичность словесной памяти.  (За исключением специального случая Сверх-Я – см. ниже). Теоретическая бесконечность синтагматических и парадигматических связей между словами создает столь же бесконечные возможности для дополнительной либидинозной инвестиции словесных памятных следов при установлении их ассоциативных связей со следами объектной памяти  и, т. обр., – теоретически бесконечные возможности для разрядки либидо. Отсюда – двух с половиной тысячелетняя Гиппократова традиция врачевания Словом (наряду с Железом и Лекарством), а также традиции пастырского “добротословия”.  Здоровая психическая экономия достигается, таким образом, при наличии стабильных и многочисленных ассоциативных связей, позволяющих  инвестировать либидинозные заряды из долговременных следов несознательной объектной памяти – в предсознательные следы словесной (вербально-моторной) памяти (символизация). О трех вариантах нездоровой психической экономии – см. выше о травме. Еженощно, во сне,  следы архаической объектной (образной, невербальной) памяти подвергаются либидинозной реинвестиции, что субъективно толкуется как сновидения.  Для сновидений так характерно преобладание зрительной образной памяти (наряду с прочей архаикой – двигательной, осязательной, вкусовой, обонятельной) над памятью словесной, что они названы Фройдом “via regia” к познанию Несознательности. Припоминание и рассказ о сновидении является простейшим примером установления вербальных (словесных) ассоциаций с несознательными комплексами следов объектной (образной) памяти, восходящих,  в конечном счете,  к инфантильной сексуальности.

Запоздалость (Nachträglichkeit; в немецком языке также – синоним злопамятности) архаической памяти состоит в том, что ее либидинозная инвестиция растет с ростом тела, особенно с момента полового созревания. Либидинозный заряд воспоминаний раннего детства позднее оказывается непропорционально большим и, соответственно –  травматичным: «Социальное значение первого года жизни невозможно переоценить» (Рене Спитц).

2.2.Объективация  и субъективность

• Антипозитивизм

Достижение клинико-анатомического синтеза (“научности”) в медицине заняло  две с половиной тысячи лет. “Научность” медицины потребовала технического совершенствования методов анатомии и физиологии, а вовсе не подгонки клинической реальности под примитивную технику ранней анатомии и физиологии  (см. Мишель Фуко, «Рождение клиники»). Поэтому столетние упреки клиническому  психоанализу в “ненаучности” со стороны современных (очевидно – технически еще слишком примитивных) наук о нейрогуморальном субстрате психики, эти упреки – исторически некорректны.

В современной “научной” медицине всё ещё господствует позитивистская парадигма науки, соответствовавшая эмпирической физике твердых тел  конца XIX века. Уже тогда эта парадигма плохо подходила для физики газов и жидкостей, а уж, по меркам современной физики, эта парадигма весьма ограниченная, но – питающая врачей и по сей день иллюзиями строгого детерминизма, линейной каузальности и предсказуемости. (Врачей отчасти извиняет оказываемое на них социальное давление, не ведомое никаким физикам: прогноз – вот ведь чего требуют люди от врачей еще на пороге медицинского кабинета!) Единственная эволюция позитивистской парадигмы в медицине, в частности – в психиатрии, за сто лет состоит в том., что инфекционный линейный каузализм конца XIX – начала XX века к середине XX – началу XXI века незаметно и без лишнего шума сменился генетическим линейным каузализмом.

Такое же господство позитивистской парадигмы в современной академической психологии дает  курьёзную психологию без души и даже – в отличие от медицины –  без собственного (психического) каузализма: здесь, равняющиеся на медицину психологи, психическую причинность ищут вне психики (уходя в детерминизм либо социальной, либо  неврологической каузальности, тоже всегда линейной).

Методологический конфликт между психоанализом и современными эмпирическими науками, медициной (психиатрией) и психологией, завязан на антипозитивизме клинического и теоретического психоанализа. Антипозитивизм психоанализа предполагает, что уровень развития современных смежных наук о нейрогуморальном субстрате психики не позволяет валидизировать или не валидизировать клинические данные психоанализа теми эмпирическими процедурами технического экспериментирования, которыми эти смежные эмпирические науки в настоящее время располагают.

Вопросы достижения синтеза уже давно не только клинических, но эмпирических (объективных), данных нейрофизиологии – с одной стороны,  и все еще чисто клинических, эмпирически непроверяемых (субъективных), данных психоанализа – с другой стороны, является вопросом философской методологии науки. Это – вопрос об объективной  познаваемости субъекта другим субъектом, без редукции познаваемого психического субъекта до уровня физического объекта (в конечном счете – до уровня бездушного трупа). Пока что психоаналитическая клиника слушания, не подкрепленная никакими эмпирическими (опытными) техниками и никаким клинико-физиологическим синтезом, – предстает как метод познания субъективной действительности (психической реальности). Ей противостоит медико-психологическая клиника наблюдения, подкрепленная параклиническими эмпирическими техниками и двухсотлетним клинико-анатомическим синтезом, – предстающая как метод познания объективной действительности (физической реальности).

Между тем, в методологическом плане, психоанализ вправе претендовать на привилегированное, сравнительно со смежными неврологическими науками, положение в исследовании психики.  В психоанализе минимально расхождение между уровнем теоретизирования (чисто субъективная психическая причинность) и  практикой (чисто психические взаимодействия двух субъектов). Наконец, в даже современной физике, рациональность остается не менее важным критерием научности, чем эмпирическая валидизация. В практике психоанализе невозможны (пока?) эмпирические опыты, но и теория и практика психоанализа основаны на субъективном рационализме психической причинности. И, как положено науке, субъективная рациональность психоанализа не нуждается ни в какой трансценденции. 

• Субъективная рациональность

Фройд порвал с позитивизмом на пороге XX века, примерно в тоже время, когда Анри Пуанкаре математически доказал непредсказуемость траектории движения более чем двух твёрдых тел после их столкновения, но задолго до того, как Вернер Хайзенберг сформулировал принцип неопределенности для квантовой физики. В VII-ой (метапсихологической) главе «Толкования сновидений» (1899) Фройда порывает с эмпирическим уравнением “памятный след” = “психическое представление”, уравнением, которого он ещё придерживался в своих ранних работах «Об афазии» и в «Исследованиях по истерии». Отныне психические места в психоанализе, т.е., объектные и словесные  психические представления, навсегда обретают виртуальный характер – в первой модели психического аппарата Фройд пользуется оптической метафорой изображения, возникающего в фокусе линзы. По позднейшей терминологии Жака Лакана, заимствованной из лингвистического структурализма, устанавливается лишь соотношение метапсихологического гомеоморфизма Означателя (S = Signifiant) и ознака (s = signifié): S∕s.  Означатель (психическое представление) перестает смешиваться  (≠)  с ознаком  (памятным следом).

Говоря языком современной математической логики, во фройдовском психоанализе постулируется гипотетический гомеоморфизм, в крайнем пределе – изоморфизм, между элементами объективных, эмпирически проверяемых, нейрогуморальных процессов, и элементами субъективных, эмпирически непроверяемых, психических процессов.

Объективные памятные следы, т.е., гипотетические энграммы или пиктограммы нейрофизиологии, – лишь гомеоморфны субъективным психическим представлениям, объектным или словесным. Может быть, простейшая энграмма или пиктограмма окажется  изоморфной психическому прото-представлению – это и будет клинико-физиологический синтез.

Психоаналитические идеи оказали прямое влияние на релятивизацию представлений современных нейрофизиологов о памяти и о следах памяти (энграммах, пиктограммах): представления Карла Прибрама о памяти как о голограмме – прямое заимствование, чего этот восторженный почитатель Фройда и не скрывает.

Объективные либидинозные заряды, т.е., гипотетический энергетический потенциал, или гипотетический индекс активации нейрогуморального субстрата, – лишь гомеоморфны  субъективно переживаемой величине аффектов. (В академической психологии аффекты называют чувствами или эмоциями.) Может быть, элементарный либидинозный заряд, когда его научатся измерять,  окажется изоморфен величине прото-аффекта.

Объективные, хотя пока лишь гипотетически описуемые, нервные процессы инвестиции /  дезинвестиции либидинозных зарядов в памятные следы – лишь гомеоморфны субъективным психическим процессам нарастания / убывания величины аффекта, связанного с психическим представлением. Установление изоморфизма между объективным нервным процессом либидинозной инвестиции энграммы и субъективным психическим процессом связывания прото-аффекта с прото-представлением, если и будет возможно, то на самом низшем уровне гомеоморфизма. Если и будут сделаны такие открытия, то они не сразу обретут  клиническую значимость. Объективные нервные процессы всегда будут иметь значение для эмпирической науки, только будучи выражены в терминах количества, а субъективные, психические, процессы пока что имеют значение для клиники, только будучи  описаны в терминах качества.   

Фройд использовал один и тот же термин – ассоциации – и для обозначения гипотетически объективных нервных связей между гипотетически объективными следами памяти (энграммами и пиктограммами), и для обозначения субъективных психических связей между субъективными психическими представлениями. Термин один и тот же. Во-первых, потому, что, по-видимому, даже на уровне объективных нервных связей ассоциации гипотетически представляют собою явление более сложного порядка, чем просто иннервация. Во-вторых, поскольку опыт психоаналитической клиники убеждает, что у человека, одушевленного животного, установление гипотетически отчасти объективных (нервных) связей между гипотетически объективными следами памяти (энграммами и пиктограммами) – ассоциаций – подчинены логике субъективных связей между психическими представлениями, а никак не наоборот.

Таким образом, нейронный аппарат д-ра Фройда представляет собой динамическую систему ассоциативных связей либидинозно заряженных (здесь количество заряда не имеет качества)  памятных следов. Повторим еще раз, что, с точки зрения психоанализа, за редчайшими исключениями тяжелой органической патологии мозга, функционирование ассоциативных связей в нейронном (нейрогуморальном) аппарате человека подчинено психическому аппарату. Гомеоморфный нейронному аппарату, психический аппарат  представляет собой динамическую систему ассоциативных связей психических представлений, аффективная окраска которых зависит от величины связанного с ними аффекта (здесь количество переходит в качество). Ниже мы не станем повторять тезис о гомеоморфизме (в пределе – изоморфизме) гипотетических (гипотетических – не потому, что мы принципиально сомневаемся в их существовании, но – поскольку на нынешнем уровне развития науки их биологическое содержание не раскрыто) объективных нейрогуморальных процессов – субъективным психическим процессам. Для простоты речи мы будем говорить, где это нам покажется необходимым, лишь об объективных процессах  (памятных следах и их либидинозных зарядах) – с одной стороны, и об их  субъективном толковании (психических представлениях и аффектах) –  с другой.

В динамической системе ассоциативных связей психического (и нейронного, нейрогуморального) аппарата для здоровья человека важнейшую роль играют ассоциации между объектными представлениями (образами), возникающими из следов несознательной памяти, и словесными представлениями (словами), возникающими из следов  предсознательной моторной памяти. Эти ассоциации между несознательными объектными и предсознательными словесными представлениями  называются символизацией. Складывающиеся в ходе онтогенеза спонтанные ассоциации по разным причинам (см. выше – об инфантильном неврозе) искажают содержание несознательных объектных представлений, и поэтому в психике даже практически здорового человека обычно  много оставшихся от инфантильного невроза неудачных символизаций. Эти неудачные символизации клинически проявляются в виде симптомов (сновидения, навязчивости, истерические конверсии, девиантные поступки, бред и галлюцинации), а субъективно переживаются как утрата смысла.

Языковая деятельность (Лакан) является естественным средством самолечения и устранения симптомов у такого одушевлённого животного, как человек. Языковой деятельностью (language) называют сознательное восприятие и внимание к собственной предсознательной вербальной моторике – к звучанию собственной речи. Языковая деятельность позволяет устанавливать обходные ассоциативные связи между несознательными объектными и предсознательными словесными представлениями. Языковая деятельность позволяет им ассоциироваться в кратковременной памяти внимания-восприятия-сознания и, в идеальном случае, – в уже неискаженном виде возвращаться в долговременную память предсознательной моторики и несознательной психики. Несознательные объектные представления достигают полюса внимания-восприятия-сознания в виде симптомов (см. выше – от сновидений до галлюцинаций),  а предсознательные словесные представления звучат в собственной речи субъекта.

Языковая деятельность – процесс объективный и субъективный одновременно, но даже в своей объективности, в объективности звучания и восприятия речи (от фонации и просодии  – до  семантики и синтаксиса), процесс языковой деятельности уже не сводим только к функционированию нейрогуморального  субстрата психики. (Лингвистика несводима к неврологии.) Субъективно же эти обходные ассоциации между объектными и словесными представлениями  на полюсе внимания-восприятия-сознания толкуются как мышление.

Психическое и соматическое здоровье человеческого субъекта требует стабильных ассоциаций в психическом аппарате, ассоциаций, устанавливаемых не “генетической программой”, как устанавливаются поддерживающие инстинктивное поведение нервные связи у низших животных, лишённых субъективности. У человеческого субъекта на первом году жизни ассоциации устанавливаются случайностями онтогенеза, а, после диахронического обретения речи с первого года жизни, и чем дальше – тем больше, с помощью языковой деятельности. Стабильные ассоциации необходимы и для поддержания  здоровья в нейрогуморальном субстрате психики, позволяя постоянно достигать наиболее полной разрядки либидинозных зарядов из следов несознательной объектной памяти – в следах предсознательной вербальной памяти (см. выше – о психической экономии).  Психическая ассоциация стабильна, если содержание объектных представлений выражается словесными представлениями с наименьшими искажениями, т.е., если эта ассоциация представляет собой удачную символизацию. Субъективно нахождение удачной символизации переживается  как обретение смысла. 

В специальном случае психоаналитического лечения (курации), достижение стабильной ассоциации называется  проработкой, удачная символизация – называется истолкованием (и ведет к исчезновению симптомов), а субъективное переживание проработки и истолкования  называется прозрением (и ведет к обретению смысла).

Изобразимость объектных представлений при их переводе на язык словесных представлений страдает принципиальной неполнотой, называемой «первая цензура».   Объектные представления по преимуществу – зрительные, кинестетические, тактильные, обонятельные и вкусовые, и лишь в малой степени – звуковые. Словесные же представления по преимуществу  звуковые, причем звуки слов имеют лишь условную, символическую связь с обозначаемым предметом.

Проблему неполноты изобразимости более чем за сто лет до Фройда впервые сформулировал Готхольд-Эфраим Лессинг в эстетике, в трактате «Лаокоонт» (1766), как проблему принципиальной непереводимости образов изобразительного искусства на язык художественной литературы.  (В знаменитом примере Лессинга – невозможность соответствия известной ватиканской скульптуры описанию смерти Лаокоонта и его сыновей в «Энеиде» Вергилия.) 

Спустя полвека после Фройда эта же проблема возникла в информатике, как проблема принципиальных потерь информации при перекодировке аналоговых сигналов –  в цифровые. (Теперь всякий D-J знает, что аналоговая музыкальная запись на виниловой пластинке всегда заведомо богаче нюансами звука, чем любая цифровая запись.)  Неполнота изобразимости кладёт  теоретический предел возможностям абсолютно стабильных психических ассоциаций и налагает принципиальные ограничения на удачность всякой символизации, что задолго до открытий Фройда субъективно переживалось многими философами и поэтами как неистребимое присутствие бессмыслицы и/или безумия в уделе человеческом.  “Первая цензура” обрекает, соответственно, психоаналитическое лечение на заведомую неполноту всякой проработки, ограничивает истинность любого толкования, что субъективно переживается и аналитиком и анализантом как некоторая незавершенность всякой конкретной психоаналитической курации (см. «Анализ конечный и бесконечный», Фройд, 1937).

Теоретические пределы возможностей субъективного познания человеческой психики в плане методологии науки означают также и переделы гипотетической объективации такого познания. В плане практическом это означает, соответственно, пределы лечебного действия психоанализа. Постулирование собственных пределов может показаться теоретической ограниченностью и практической скромностью психоанализа, что на самом деле является свидетельством его истинности и научной честности.

Все вышесказанное совершенно не означает, что психоаналитическая теория и практика уже сейчас, в 2005 г., когда спустя сто лет после «Трёх очерков по теории сексуальности» Фройда пишутся эти методические рекомендации, достигли своих пределов. 

2.3.Структурная модель психического аппарата

• Пролегомены нейропсихоанализа

Психический аппарат профессора Фройда 1919-1920 гг., представленный в работе «По ту сторону принципа удовольствия», в общем, являет собой применение к психоанализу биогенетического закона Эрнста Геккеля: «Онтогенез рекапитулирует филогенез»  (1868). А в частности – схемы развития первичных мозговых пузырьков у человеческого эмбриона первого месяца из наружного листка бластодермы (нервной трубки) по Вильгельму Гису (1904) – когда из одного пузырька развиваются три: передний мозг, обращенный органами чувств к внешнему миру; средний мозг и задний (ромбовидный) мозг, навсегда остающийся зиять в внутреннюю полость нервной трубки (в спинной мозг).

Современный нейропсихоаналитик Марк Солмз (2000) ещё более эксплицитно, чем сам Фройд, идентифицирует все три части «второй топики», иначе – структурной модели психического аппарата – Это–Я–Сверх-Я, связывая функции Я и Сверх-Я – со структурами переднего мозга, а функции Этого – со структурами среднего и заднего мозга.

• Это (das Es)

Фройд постулирует развитие в онтогенезе психического аппарата из первичного пузырька возбудимой (нервной) материи, который (как и задний мозг) навсегда остается зиять внутрь тела. Открытый к соматическим возбуждениям. пузырёк является источником либидинозных зарядов, которые субъективно переживаются как Это, т.е., непонятные («Я не знаю, как Это на меня нашло»), возбуждающие («Это меня заводит»), неприличные («опять вы про Это»), непреодолимые («Это сильнее меня») и пугающие («что Это со мной») аффекты (чувства, эмоции). О потенциальной травматичности либидинозных зарядов для психики – см. выше.

• Я (das Ich)

Вторично в онтогенезе психического аппарата (как и передний мозг в эмбриогенезе) из первичного пузырька дифференцируется его чувствительная ко внешним и ко внутренним раздражителям кора. В своей самой внешней части чувствительная кора психического аппарата становится органом внимания-восприятия-сознания (аналогично новой коре больших полушарий переднего мозга). В своих более глубоких частях чувствительная кора становится органом  предсознательной моторики (в том числе –  вербальной моторики). В самой глубокой своей части она становится органом  несознательной объектной памяти. Таким образом, чувствительная кора психического аппарата объединяет в себе функции всех трех частей психического аппарата первой топики (см. выше). Внимание-восприятие-сознание воспринимает не только внешний мир, но, через ассоциативные связи и языковую деятельность – мир внутрипсихической реальности: насколько предсознательная моторика (вербальная) связывает (символизирует) несознательную  память (об объектах и объектных отношениях). Восприятие внутрипсихической реальности чувствительной корой психического аппарата субъективно переживается как Я.  Возникнув для обеспечения разрядки либидинозных  зарядов Этого на объектах внешней реальности, Я становится затем органом восприятия и воспринимает, раньше или позже, более или менее сознательно, свое полное бессилие именно перед либидинозными импульсами Этого. Во второй модели психического аппарата постулируется принципиальная травматичность – но уже не просто следов памяти об инфантильной сексуальности (субъективно переживаемых как архаические объектные представления), как в первой топике, – постулируется травматичность собственно либидинозных импульсов Этого (субъективно переживаемых как аффекты) для Я. Импульсы Этого потенциально травматичны для Я, независимо от содержания следов инфантильной памяти, которые они заряжают либидо (т.е., независимо от характера архаических объектных представлений): «Я – не хозяин в своем доме» (Фройд, «Трудность психоанализа», 1916). Основная психическая работа человеческого Я, с точки зрения психоанализа, состоит в установлении ассоциативных связей с Этим (с “подлинной Самостью” – Уинникот): «Я должен идти туда, где было Это» (Фройд, 1932). Травматичность либидинозных импульсов Этого для Я не означает, однако, что Это угрожает психосоматическому здоровью, напротив. Опасность для здоровья, в конечном счете, создает чрезмерное (всегда временное) усиление Я, в частности, в результате воспитания, и переход Я от психической работы к культурной работе. Безотносительно к содержанию воспитания, и безотносительно к тому, идет ли речь о «высоколобой культуре» или о «низколобой субкультуре», во всех случаях речь идет о «недомогании от культуры» (Фройд, 1929), т.е., во всех случаях чрезмерного усиления Я возникает опасность антилибидинозного перенаправления (сублимации)  либидинозных импульсов Этого (см. ниже о жизненном влечении) на иные цели, чем простая разрядка, субъективно переживаемая как получение удовольствия (см. ниже о смертном влечении и вторичном ослаблении Я).

• Сверх-Я (das Über-Ich)

В самой глубокой части чувствительной коры первичного пузырька психического аппарата, далеко от внешней части Я, далеко от соприкасающегося с внешним миром органа восприятия-внимания-сознания, но близко к внутренней части Я, обращенной к Этому (аналогично старой коре лимбической системы в переднем мозге, образующей барьер между передним и средним мозгом) дифференцируется особый  комплекс следов несознательной памяти в Я, памяти, либидинозная реинвестиция которой переживается как возникновение словесных представлений, по мощности либидинозного заряда не уступающих никаким объектным представлениям. Память о просодии (звучании) речи первичных объектов, памятные следы от вибрации (тактильно-звуковой оболочки слов) голосовых команд образует комплекс несознательной памяти, субъективно переживаемый как Сверх-Я – “грубый   голос” (Лакан, 1958). В наиболее благоприятном случае спонтанного разрешения Эдипова комплекса (см. ниже психический онтогенез) Сверх-Я  обретает ассоциативные связи с Я, его голосовые команды обретают характер одновременно и более абстрактной этики и более реалистичной совести. В менее благоприятных случаях  Сверх-Я остается идеализированным родительским Имаго, комплексом следов вербальной памяти о чуждых субъекту желаниях (объективно – импульсах влечений, см. ниже) объектов, онтологически чужих, хоть и первичных. Идеализированное родительское Имаго начинает исполнять функцию идеального Я (“ложная Самость” – Уинникот), патологически замещая все сложное и богатое ассоциативное функционирование Я автоматическим  (безассоциативным) подчинением своему набору непререкаемых (неассоциируемых) заповедей и необсуждаемых (несимволизируемых) команд («надо, значит – надо; нельзя, значит – нельзя»). Исключительная для следов звуковой памяти величина либидинозного заряда, субъективно переживаемая как сильная аффективная окраска комплекса словесных представлений Сверх-Я, объясняется архаическим происхождением воспоминаний и их связью со следами инфантильной сексуальности. Либидинозный заряд, накапливаемый в комплексе Сверх-Я, потенциально травматичен, как и любой другой либидинозный заряд (см. выше). Травматичность Сверх-Я усугубляется его функцией “второй цензуры” (Фройд), т.е.,  блокадой потенциально целительной, инвестирующей и разряжающей либидо в следы словесной памяти Я, в языковую деятельность (см. выше). Мощные либидинозные импульсы, исходящие из архаических воспоминаний Сверх-Я контринвестируют ассоциативные связи внутри Я, т.е., активно тормозят внутреннюю психическую переработку либидо. Комплекс Сверх-Я является самой несознательной частью  моторной памяти, а именно – вербально-звуковой моторики, и импульсы Сверх-Я изнутри контринвестируют ассоциативные связи всего ансамбля предсознательной моторики («вынь руки из-под одеяла!», «сиди смирно!», «не приставай!» и т.д.) и, прежде всего, – вербально-звуковой моторики («не смей так говорить!», «и думать не смей об Этом!», «заткнись!» и т.д.).  Для внимания-восприятия-сознания “вторая цензура”  Сверх-Я, контринвестиция ассоциативных связей внутри Я, остается совершенно неосознаваемой и невоспринимаемой, только на лечебном психоанализе она начинает субъективно переживаться как отнекивание (от возникающих ассоциаций). Отсутствие ассоциативных связей у памятных следов комплекса Сверх-Я приводит к накоплению в них либидинозного заряда, что не позволяет Я находить адекватную разрядку либидинозным импульсам Этого. Вначале такое накопление либидо в Сверх-Я приводит к постоянной утечке несвязанного либидо, переживаемого как тревога, а затем ведет к случайным неадекватным прорывам либидинозных зарядов (в восприятие, в моторику или в соматику – см. выше), т.е., к развитию симптомов. От языковой деятельности Я, цензурированной “непристойной и свирепой фигурой Сверх-Я” (Лакан, 1955) остается одна только “пустая речь” (Лакан, 1953), с которой обычно и обращается пациент к психоаналитику на первой встрече в виде жалоб. И только в ходе проработки на психоаналитической курации становится возможной символизация, т.е., становление ассоциативных связей между несознательными словесными представлениями Сверх-Я (“речью Другого”, Лакан, 1954) и остальными несознательными объектными и предсознательными словесными представлениями в Я (восстановление “полной речи”, Лакан, 1953).

2.4.Влечения и нарциссизм в психическом аппарате

• Влечение

Влечение является результатом фиксации в ходе онтогенеза (судьба)  ассоциативных связей в следах  объектной памяти, субъективно переживаемых как ассоциации объектных представлений (“цепь означателей” – Лакан). Понятие влечений в психоанализе соответствует тому, что в академической психологии называют мотивацией.

• Эрос

Жизненное (сексуальное) влечение (Эрос) является результатом фиксации ассоциативных связей Этого (источник либидинозных импульсов жизненного влечения) с Я, фиксации памяти о более или менее взаимозаменяемых (сильная или слабая фиксация) объектах влечения и объектных отношениях, приводящих к разрядке либидинозных импульсов (цель влечения). Наружные устья полостных органов тела, внешняя стимуляция которых приводит к либидинозному со-возбуждению, т.е., к вегетативному возбуждению внутри тела, к увеличению количества либидо в нейрогуморальном субстрате психики и, соответственно, в Этом, называются в психоанализе эрогенными зонами (оральной, анальной, уретральной, генитальной) жизненного (сексуального) влечения. В клинической реальности разнообразие фиксаций, эрогенных зон и парциальных объектов влечения (см. ниже – психический онтогенез) заставляют говорить во множественном числе о парциальных жизненных (сексуальных) влечениях. При нормальном развитии и при нормальных условиях жизни – только в раннем детстве, либо в психической патологии, при пограничных состояниях, перверсиях и психозах – жизненные влечения субъективно переживаются человеком как потребности. При тех же условиях – по мере либо взросления, либо выздоровления – жизненные влечения субъективно переживаются как желания. Разрядка либидо и удовлетворение жизненных влечений субъективно переживаются как аффект удовольствия. Взаимозаменяемость объектов влечений весьма относительна и потеря объекта приводит к острой или хронической невозможности  разрядки либидо и удовлетворения влечений, что субъективно переживается как аффект горя (душевной боли). Либидинозные импульсы жизненных влечений достигают относительно полной и, следовательно, относительно удовлетворительной, разрядки только при максимальном богатстве  сенсорного (чувственного) восприятии реального объекта. Только максимальное чувственное богатство восприятия приближается, никогда не достигая, к соответствию либидинозно инвестированным следам воспоминаний от первичного объекта, распадающегося на парциальные объекты влечения (начиная от материнской груди и ласк и далее в их взаимоотношениях с эрогенными зонами – см ниже психический онтогенез). Из восприятий и следов воспоминаний о парциальных объектах в ходе психосексуального развития (см. ниже) фиксируется, нестойко, постоянно снова распадаясь на парциальные объекты (регрессия), комплекс памятных следов объекта влечения (тотального объекта). Субъективно объект влечения толкуется как комплекс объектных представлений об объекте потребности или желания (объект любви и любовь к объекту). Разрядка и снижение уровня либидинозного возбуждения до минимума воспроизводят исходное состояние психического аппарата,  до фиксации влечений.

• Нарциссизм

Объективно исходным, самым архаическим, состоянием протопсихического аппарата, во внутриутробной жизни и, отчасти, во младенчестве (длительный младенческий сон) является состояние минимального и стремящегося к нулю либидинозного возбуждения –  первичный (дообъектный) нарциссизм. Восприятие такой архаичной внутрипсихической реальности, свободной от желаний и потребностей, чувствительной корой психического аппарата субъективно переживается как  первичная ненависть (Фройд) или зависть (Кляйн) к объектам. Как и любые другие архаические памятные следы (энграммы), несознательный комплекс памятных следов об исходном состоянии первичного нарциссизма постоянно реинвестируется либидо, что субъективно более или менее отчетливо переживается всеми людьми как тоска по утраченному раю, идеализация прошлого и ностальгия. Либидинозные импульсы, накапливающиеся на следах памяти о первичном нарциссизме, достигают относительно полной и, следовательно, относительно удовлетворительной, разрядки в чувственно-бедном галлюцинаторном восприятии безобъектности и самодостаточности Я (самоидентификации Я с целостностью). Самоидентификация Я субъекта с целостностью объектного мира достигается при либидинозной реинвестиции воспоминаний об удовлетворении Я с объектом (точнее – об удовлетворении Я с парциальными объектами, на которые рассыпается в воспоминаниях объект влечения).  Условием такого галлюцинаторного удовлетворения является общее снижение либидинозного напряжения  в психическом аппарате вслед за  разрядкой импульсов влечений в отношениях с реальными объектами.  Галлюцинаторное восприятие, хоть и чувственно-бедное, приближается, никогда не достигая, к соответствию либидинозно инвестированным следам воспоминаний о безобъектности первичного нарциссизма (от внутриутробного существования до младенческого сна).  Из таких галлюцинаторных восприятий и следов воспоминаний о них в ходе психосексуального развития фиксируется комплекс памятных следов вторичного (объектного) нарциссизма (в Я).  Субъективно вторичный нарциссизм переживается как очищенное (от объектов) удовольствие Я (Фройд),  безжалостная любовь (Уинникот) или благодарность (Кляйн) объектам за отсутствие в них потребностей и желаний к ним, как комплекс Я-представлений, где Я предлагает себе себя самого как объект потребности и желания (любви).

• Нарциссизм против Эроса

Либидо влечений не всегда находит адекватную и немедленную разрядку в объектных отношениях. Потери объектов, на время или навсегда, –  неотвратимы. Отказ реальных объектов в удовлетворении влечений вторично затрудняет адекватную разрядку  нарциссического либидо. Невозможность разрядки влечений – в ассоциациях с воспоминаниями о новых объектах и со следами моторной, в том числе вербально-моторной, памяти – вызывает психическую травму, т.е., хаотичное возбуждение либидо, субъективно переживаемое как тревога, и неадекватные прорывы либидо в виде симптомов (см. выше – о травме). Вторичная невозможность разрядки нарциссического либидо в тех же ассоциативных связях причиняет вторичную же нарциссическую травму,  где либидинозное возбуждение субъективно переживается не только как тревога, но как циркулярный нарциссический аффект обиды: беспомощности, → гнева, → ненависти, → мести, → вины, → беспомощности (Андре Грин, 2000).

Психическое функционирование Я, пытающегося  совместить либидинозную разрядку (удовлетворение) Этого,  нарциссизма и Сверх-Я, с учетом внешней реальности, внутренне противоречиво. Любая разрядка влечений неокончательна, наоборот, с ростом и жизнедеятельностью тела, с развитием и с функционированием психического аппарата, либидинозное со-возбуждение только нарастает. Неустойчивый компромисс – соединение влечений – достижим в принципе при объективно адекватной, хотя и заведомо непродолжительной («миг счастья»), разрядке либидинозных импульсов в объектных отношениях. Отсюда проистекает  важная роль объекта влечения, особенно первичного объекта: «При условии добавления материнского ухода и заботы (Фройд, 1911)», – в становлении более или менее гармоничных или конфликтных внутрипсихических взаимоотношений между вторичным нарциссизмом и жизненным влечением (“судьба влечений”, Фройд, 1915).

Первичный процесс мышления является ранним способом психического функционирования Я, способом вернуть психический аппарат к исходному состоянию первичного нарциссизма, достигнув разрядки либидинозных импульсов влечений исключительно за счет внутрипсихических ассоциативных связей (на прегенитальных фазах онтогенеза и в патологии – см. ниже), что субъективно переживается как принцип удовольствия. Первичный процесс мышления либидинозно реинвестирует несознательные памятные следы о разрядке  импульсов влечения в объектных отношениях, что субъективно переживается как галлюцинаторное удовлетворение. Галлюцинаторное удовлетворение, предлагаемое первичным процессом, – нестойкое и временное, поскольку  в норме  (см. выше) наиболее полная разрядка либидо, накапливающегося в следах памяти, требует всего богатства сенсорного восприятия реального объекта, максимально соответствующего воспоминаниям (подкрепление рефлекса). Первичный процесс мышления либидинозно контринвестирует  несознательные следы объектной памяти о неудовлетворяющих влечение объектных отношениях, что вторично усугубляет  инфантильную амнезию, особенно – амнезию инфантильной сексуальности (см. выше), а субъективно переживается как вторичное вытеснение. 

Двойной оборот влечений является способом соединения влечений в психическом аппарате. В двойном обороте Я учитывает противоречивую необходимость разрядки либидинозных импульсов (удовлетворения): (парциальных) влечений – с объектами, нарциссизма –  без объектов.

Вторичный процесс мышления является позднейшим способом психического функционирования Я, способом вернуть психический аппарат к исходному состоянию первичного нарциссизма, достигнув разрядки либидинозных импульсов влечений за счет объектных отношений (на генитальной фазе психического онтогенеза или по мере выздоровления – см. ниже), что субъективно переживается как принцип реальности.  Вторичный процесс мышления либидинозно инвестирует предсознательные  следы словесной памяти, с их минимальным – а, следовательно,  атравматичным – либидинозным зарядом о неудовлетворяющих влечения объектных отношениях, во избежание повторных нарциссических травм: «Ад – это Другие»  (Жан-Поль Сартр).

В ходе психического онтогенеза невозможно избежать общечеловеческих нарциссических травм, и они оставляют в Я типичные  комплексы памятных следов, субъективно переживаемых как первофантазии.  Первофантазия внутриутробной жизни, сменяющейся инфантильной беспомощностью является следствием травмы рождения (Райх) и неотении (см. выше). Первофантазия людоедства – следствием травматичного отнятия от груди.  Первофантазия  кастрации (ребенка взрослым) – следствием травматичного открытия анатомической разницы полов и недобровольного выбора своего пола. Первофантазия первосцены (совокупления родителей) – следствием травмы исключения из любовной жизни родителей, прежде всего – матери, исключения, остроумно называемой цензурой любовницы (Мишель Фэн и Дениз Броншвег). Первофантазия  соблазнения (ребенка взрослым) – следствием травмы столкновения с генитальной сексуальностью взрослых. В формировании первофантазий, вероятно, играют роль и следы врожденной, филогенетической памяти, навязывающие себя субъекту как образы (Gestalten),  аналогичные инстинктам у животных (Фройд, 1915). Клинически же степень нарциссической травматизации и сравнительная роль первофантазий в психической структуре сильно разнится у разных субъектов и явно зависит от случайностей объектных отношений.

• Танатос

Смертное (агрессивное, разрушительное) влечение (Танатос) является результатом фиксации ассоциативных связей Я (источник либидинозных импульсов смертного влечения, называемых поэтому также влечениями Я) с Этим, фиксации памяти об отказах в разрядке либидо в объектных отношениях  (о нарциссических травмах), приводящей к перенаправлению  либидинозных импульсов для разрядки (цель смертного влечения) обратно в Это, в нейрогуморальный субстрат психики, и, наконец, – в тело. Скелетная мускулатура поддается произвольному контролю восприятия-сознания, позволяет избегать восприятия объектов за счет борьбы или бегства, ее самостимуляция приводит к увеличению либидинозного заряда в Я (силы Я), поэтому поперечно-полосатые мышцы считаются эрогенной зоной смертных влечений (влечений Я). Психическое функционирование такого (временно) сильного Я становится более бескомпромиссным (ср. выше) и простым, что ведёт к разъединению влечений, и к отказу от попыток разрядки импульсов жизненного влечения  в объектных отношениях. Субъективно смертное влечение переживается как нарциссическая злоба  и (вторичная) ненависть к собственному аффективному возбуждению и к аффективному восприятию объектов (сознательному и предсознательному): «Я б хотел забыться и заснуть…» (Лермонтов).  Безобъектная разрядка либидо и удовлетворение смертных влечений в собственном теле («короткое замыкание» – Марти) субъективно переживаются как аффект наслаждения (Лакан), чётко отличающийся от аффекта удовольствия (сознательно наслаждение иногда наоборот переживается как страдание – Лакан).

Негативная психическая работа (Андре Грин), анти-мышление, является патологическим  способом психического функционирования Я, способом вернуть психический аппарат к исходному состоянию первичного нарциссизма, достигнув безобъектной разрядки либидинозных импульсов влечений Этого, Я и нарциссизма за счет саморазрушения Я в попытке возвращения к исходному нарциссическому гомеостазу, что субъективно переживается как принцип Нирваны: «Не жить, не чувствовать – удел завидный» (Микеланджело Буонаротти). Негативная психическая работа контринвестирует в Я исходящие из Этого либидинозные импульсы, что субъективно переживается как  подавление. Негативная психическая работа контринвестирует в Я следы объектной памяти, что субъективно переживается как отрицание. Негативная психическая работа перенаправляет  либидинозные импульсы для разрядки обратно к своим источникам в Этом, в нейрогуморальный субстрат психики, что уже не сопровождается субъективным переживанием, но прогрессирующей психосоматической дезорганизацией (соматизацией).  Прогрессирующее ослабление (временно) сильного Я с потерей  либидинозных реинвестиций  вторичного (объектного) нарциссизма  сопровождается нарастанием спутанности, искажения и обеднения внутрипсихических ассоциативных связей, что объективно выражается в нарастании грубости и стереотипности манифестной симптоматики, а субъективно переживается как принцип навязчивого повторения.

В ходе негативной психической работы Сверх-Я, со своей стороны контринвестирующее связи в Я (см. выше),  лишается последних возможностей разрядки своих либидинозных импульсов  (субъективно –  лишается символизации аффективно-окрашенных представлений) внутри вербальных ассоциаций  Я и превращается в «чистую культуру смертного влечения» (Фройд).

3. Психический онтогенез

3.1.Прегенитальные фазы

• Пренатальное развитие и межпоколенческая передача

Психическое становление человеческого субъекта начинается задолго до биологического зачатия. Субъект появляется сначала в качестве фантазийного ребенка своей матери, в соответствии с фиксациями ее парциальных жизненных (сексуальных) влечений и в соответствии с их объектными проекциями.

Оральный ребенок, ребенок-пища, является объектом проекцией инфантильных сексуальных теорий будущей матери об оральном зачатии путем поедания специальной пищи, доброй или злой. Проекции доброй пищи сопровождаются регрессией беременной женщины к оральным удовлетворениям (переедание с набором веса и пищевыми капризами). Проекции злой пищи сопровождаются ее отказами от оральных удовлетворений  (рвоты).

Анальный ребенок, ребенок-экскремент, является объектом проекций инфантильных сексуальных теорий будущей матери об анальных родах (Кляйн). Анальные проекции беременной женщины сопровождаются кишечными дистониями во время беременности (обычно – запорами) и маточными дистониями (чаще – атонией) в момент родов.

Фаллический ребенок, ребенок-фаллос, является объектом проекций инфантильных сексуальных фантазий будущей матери об  исцелении нарциссической нехватки, прежде всего – зависти к пенису. Фаллические проекции беременной женщины сопровождаются нарциссическим подъемом с гипоманиакальным аффектом и идеями всемогущества, ее собственного и ее ребенка.

Эдипов ребенок, ребенок – воплощение третьего объекта, третьего – вслед за будущей матерью, и третьего – наряду с ее собственной матерью. Эдипов ребенок является объектом проекций инфантильных сексуальных фантазий будущей матери о рождении ребенка от объекта своих эдиповых желаний (отца), объекта отдельного (от нее и от ее матери) и однополого. Эдиповы проекции беременной женщины лучше, чем все вышеописанные, готовят ее к принятию ребенка как третьего субъекта, третьего вслед за ней самой  и за отцом ребенка, субъекта отдельного (от нее)  и однополого. 

• Инфантильная психосексуальность

Инфантильная психосексуальность  составляет специфику психоаналитической теории развития. Инфантильной сексуальностью называются фазы развития жизненных (сексуальных) влечений субъекта, а именно –  фазы закономерной смены объекта влечений: от прегенитальных объектов (оральных и анальных) – к генитальным объектам (с латентной интерфазой). В судьбе влечений, в фиксациях  и в выборе объектов, ведущую роль всегда играет первичный объект (обычно – мать). Традиционные сентиментальные взгляды на отношения матери и младенца являются результатом вытеснения, первичного и вторичного (см. выше) и инфантильной амнезии (см. выше). 

Схематически психоанализ онтогенеза влечений и первичных объектных отношений выделяет в младенчестве человеческого субъекта колебания между двумя полюсами переживаний объектных отношений, фиксирующихся в архаической памяти и, соответственно определяющих судьбу жизненного и смертного влечений.

На одном полюсе формируется вторичный (объектный) нарциссизм (душевная радость и счастье), когда младенец благодаря объекту переживает оргии полиморфной перверсии, т.е., удовольствие прегенитального удовлетворения первичным объектом парциальных жизненных (сексуальных) влечений субъекта. В пределе – в зависимости от генитальной или прегенитальной направленности жизненных влечений самого первичного объекта (матери) – парциальные жизненные влечения субъекта, совершая свой двойной оборот (с восприятия объекта – на смакование объектных воспоминаний, галлюцинаций, – снова к восприятию и обратно) будут тяготеть к объединению под приматом генитальности, или же останутся фиксированы на прегенитальных удовлетворениях (см. ниже – перверсии и др. клинические структуры).

На другом полюсе формируется ранняя недостаточность вторичного (объектного) нарциссизма (душевная боль и горе), когда младенец по немилости объекта переживает первичные агонии, т.е.,  неудовольствие от отказа первичного объекта в удовлетворении парциальных жизненных (сексуальных) влечений субъекта. В пределе – в зависимости от силы смертного влечения и его преобладания над жизненным самого первичного объекта (матери) – парциальные жизненные влечения субъекта либо совсем не смогут совершить двойной оборот (см. выше) и младенец без терапевтического вмешательства обречён на смерть от соматизации (см. выше – о смертном влечении), либо же этот двойной оборот будет хронически недостаточным и уязвимым (см. ниже – психосоматические и др. клинические структуры).

• Оральная фаза

Оральная  фаза занимает весь первый год онтогенеза.

Источник либидинозного со-возбуждения (парциального) орального влечения – оральная эрогенная  зона: перекресток наружного кожного покрова со слизистыми оболочками пищевых и дыхательных путей.

Объект орального влечения – материнская грудь (Абрахам, Кляйн), держание и ручканье матерью (Уинникот).

Цель орального влечения –  инкорпорация объекта, начиная с соска груди и грудного молока (каннибализм).

Оральные объектные отношения – аутоэротические, безо всякой взаимности в удовлетворении влечений объекта (матери), и опорные (анаклитические), с опорой на физиологические отправления в удовлетворении импульсов влечений. Условием удовлетворения комплекса первичного нарциссизма (косвенный манифестный признак – отсутствие нарушений сна) и становления вторичного (объектного) нарциссизма является достаточно добрая мать (Уинникот). 

Оральные страхи – покинутости и разделения с объектом (с матерью), связаны с неотенией и младенческой беспомощностью (см. выше). Либидинозная инвестиция памятных следов о первичном  объекте и о характере удовлетворения им влечений субъекта обуславливает характер первых объектных прото-представлений и ассоциаций. Галлюцинаторное удовлетворение в реинвестиции следов воспоминаний – в отсутствие восприятия объекта (!) – является условием развития и жизненных влечений и вторичного (объектного) нарциссизма (см. выше). Переходные объекты (либидинозно инвестированные и матерью и младенцем оральные объекты: доступные на ощупь, замусоленные и запашистые) и переходные феномены (либидинозно инвестированные и матерью и младенцем оральные  акты: гуление,  игра-сосание собственных конечностей) позволяют переносить отсутствие матери без тревоги (Уинникот).  Именно переходные объекты и феномены создают  опору сенсорного восприятия, необходимую поначалу для либидинозной реинвестиции следов памяти о матери и о полученных с нею удовлетворениях (галлюцинирование) в отсутствии восприятия самого первичного объекта.   Галлюцинирование оральной фазы становятся основой жизни фантазий  (воображения), постепенно наполняющей психику внутренними объектами, т.е., устойчивыми ассоциациями объектных представлений: «Обретение объектов в момент их потери» (Уинникот).

Оральные фантазии  – пожирания объекта и/или объектом неизбежно тревожны (Кляйн), являются логическим следствием воспоминаний об оральных отношениях с объектом.   Способность матери адаптироваться к галлюцинаторным представлениям своего ребенка и к удовлетворениям его влечений (вчувствование) является условием интеграции импульсов жизненных влечений в Я (становления подлинной Самости – Уинникот). Подчинение жизненных влечений субъекта влечениям (желаниям) его матери ведет к  самоотчуждению в идеальном Я, т.е., в идеализированном и грандиозном материнском Имаго (Фройд), в  ложной Самости  (Уинникот). («Если хочешь, чтобы я тебя любила, будь таким, как я хочу».) Идеальное Я патологически замещает ассоциативное функционирование Я автоматическим  подчинением  набору условно-рефлекторных сигналов-команд (см. выше о Сверх-Я), мешает интеграции импульсов жизненного (сексуального) влечения в Я, и перенаправляет либидинозные импульсы ребенка из Я – обратно в Это, т.е., ведет к формированию смертного влечения (см. выше).

• Анальная фаза

Анальная фаза занимает весь второй год жизни и продолжается до 2,5-3 лет, сопровождает неврологическое созревание, окончание физиологической недоношенности (неотении) и младенческой локомоторной беспомощности.

Источник либидинозного со-возбуждения (парциального) анального влечения – анальные эрогенные зоны: слизистая кишечника и скелетные мышцы.

Объекты анального влечения – мать, как объект манипуляций, и фекальный комок, как промежуточный объект между Я и не-Я.

Цель анального влечения – контроль и разрушение объекта, начиная с фекального комка и не останавливаясь ни перед чем, что попадается  в только что начавшиеся слушаться руки  (садизм).

Анальные объектные отношения – садомазохистские, с контролем, в пределе – с разрушением, объекта и/или объектом, амбивалентные, с переходами от любви до ненависти и обратно, бисексуальные, с чередованием квазимужественной активности и квазиженственной пассивности, и манихейские, с разделением объектов на взрослых и детей, начальников и подчиненных,  добрых и злых, мужских и женских. 

Анальные страхи – запретов,  потери объекта и пенетрации и/или разрушения объектом связаны с овладением сфинктерами, скелетными мышцами и речью, причем речь более овладевает субъектом, чем субъект речью (Лакан; см. тж. выше о второй цензуре).

Анальные фантазии – избиения объекта и/или объектом, в пределе – убийства, логически вытекают из анальных отношений. Садомазохистский характер  анального влечения и эрогенность поперечнополосатой мускулатуры указывают на защитную  эротизацию потенциально смертоносных либидинозных импульсов Я (см. выше), т.е., на соединение влечений. Соединение импульсов жизненных (сексуальных) и смертных (агрессивных)  влечений в Я, манифестирует в мазохизме анальной фазы, позволяет поддерживать общую объектную направленность жизненного влечения и легче переносить неизбежные отказы (объектов и от объектов) и нарциссические травмы: «Мазохизм – страж жизни» (Марти). 

• Уретральная фаза

Уретральная фаза является краткой интерлюдией на рубеже 3 года жизни, сопровождающей нарциссические обиды открытия полового диморфизма. 

Источник либидинозного со-возбуждения (парциального) уретрального влечения – уретральная эрогенная зона: слизистая уретры (у мальчиков уже совпадающая со слизистой генитального органа).

Объекты уретрального влечения. Мать, как объект полового диморфизма. «Есть ли у нее пенис?», – оба пола.  «Может ли она дать пенис?», – девочки. «Может ли она отнять пенис?», – мальчики. Уринация, как первый замечаемый детьми признак диморфизма. Мастурбация, особенно у девочек, у которых нарциссическая обида сильнее и сопровождается развитием зависти к пенису.

Цель уретрального влечения – контроль полового диморфизма, поддержание иллюзий инфантильной бесполости – двуполости (дети обоего пола экспериментируют с уринацией по мужскому и женскому типу).

Уретральные объектные отношения  – садомазохистские, как и анальные (см. выше), но с нарастанием инвестиции уретрально-генитальной зоны (генитализация либидо), с нарциссической переоценкой фаллоса и обесцениванием женского пола (фаллический примат в психосексуальности обоих полов с тех пор и навсегда).

Уретральные страхи – те же что и в фаллической фазе (см. ниже).

Уретральные фантазии  – садомазохистские инфантильные сексуальные теории диморфизма (фантазия фаллической матери, фантазия кастрации как наказание за мастурбацию) и деторождения (фантазии зачатия от еды, поцелуя, уринации, эксгибиции, анальных и пупковых родов). Фантазии обмена пениса на ребенка у девочек знаменует уже переход в Эдипову (фаллическую) фазу.

3.2.Эдипова (первая генитальная) фаза 

Эдипова фаза названа так по имени героя трагедии Софокла «Οΐδίπους τΰραννος» (430 г. до Р.Х.), где впервые выведен на сцену “Эдип – как символическая система передачи фундаментального закона” (Лакан), закона, каковым является “запрет инцеста – универсальное и минимальное условие, отличающее культуру от натуры” (Леви-Стросс). Эдипова (фаллическая) фаза продолжается  с 3-го по 5-ый год жизни. У предковых форм человека окончательная генитальная зрелость достигалась именно к 5-му году онтогенеза, но у современного человека Эдипова фаза, именуемая также первой генитальной фазой, прерывается эволюционно возникшей в ледниковую эпоху  задержкой в психосексуальном развитии – фазой латентности (см. ниже). В Эдиповой фазе происходит объединение прегенитальных (парциальных) жизненных влечений и нарциссического аутоэротизма смертного влечения – что с тех пор и навсегда субъективно переживается  как  фаллический примат (примат генитальности) в организации влечений субъекта. В Эдиповой же фазе и обретается генитальный объект любви (желания). (Генитальный объект лишь отчасти можно называть «глобальным» или «тотальным» объектом, учитывая, что под воздействием психических травм сублимированный генитальный объект регрессивно рассыпается на объекты прегенитальных фиксаций.)

Источником либидинозного со-возбуждения Эдипова влечения становится генитальная эрогенная зона (половой член – у мальчиков, клитор – у девочек) и вторичный (фаллический) нарциссизм.

Первичный объект фаллического влечения у обоих полов – мать и ее гениталии (в т.ч. – ее фантазийный фаллос): «[Исходная] обращенность либидо ad matrem» (Фройд). Любовник матери и соперник ребёнка – отец – первоначально является объектом контринвестиции, что субъективно переживается как враждебность и ненависть к нему,  к «носителю Закона» (Лакан), т.е., к носителю запрета инцеста, разделяющего мать с ее ребенком.  Становление вторичных  объектов фаллического влечения – отца и отцовского фаллоса  – происходит постепенно под влиянием открытия полового диморфизма, в т.ч., – материнской кастрации, т.е., отсутствия пениса у матери. Помимо самого этого открытия, обращение влечения на отца требует физического наличия отца в жизни ребенка и его матери, а главное – генитальной направленности влечений самого первичного объекта, т.е., желанности отца и отцовского фаллоса для самой матери, т.е., вышеупомянутой “цензуры [матери-] любовницы” (Фэн и Броншвег). 

Цель Эдипова (фаллического) влечения  –  инцест, генитальный половой акт с первичным и/или со вторичным объектом (с матерью и/или с отцом).

Эдиповы объектные отношения  –  фаллические, с желанием сохранить (мальчики) или получить (девочки) пенис; любовные, с желанием взаимности, т.е., с желанием обратить на себя желание объекта; (любовно-) треугольные, с ревностью к обоим родителям.

Эдиповы страхи у мальчиков –  кастрации, отцом (ср. сказки о злых царях, отнимающих у молодцев невест) – за желание к матери, или матерью (ср. сказки о злых царицах, отнимающих у молодцев силу или оружие) – за желание к отцу и из ее зависти к пенису сына. Эдиповы страхи у девочек – потери любви матери (гл. обр.) и/или убийства матерью (ср. сказки о злых мачехах, всегда посылающих падчериц на смерть) – за желание к отцу; и потери любви отца или убийства отцом (реже, как редки сказки о злых отчимах) – за желание к матери. Общим для обоих полов Эдипов страх пенетрации (отцом или фаллической матерью) – как страх удовлетворения инцестуозного желания.

Эдиповы фантазии – инцестуозных генитальных отношений с родителем противоположного (позитивный Эдипов комплекс) или того же (негативный Эдипов комплекс) пола и  кастрации, как наказания за мастурбацию и за инцестуозные желания, (кастрации потенциальной – у мальчика, кастрации свершившейся – у девочки).

В позитивном Эдиповом комплексе мальчика мать, его первичный объект, остается наиболее либидинозно инвестированным объектом его фаллического влечения, но происходит дезидентификация с матерью из страха перед ее кастрацией и из нарциссического презрения к ее кастрированностии. В позитивном Эдиповом комплексе мальчика отец инвестируется либидинозно как объект идентификации, как фаллический объект,  ради сохранения собственного пениса, а также – и в конкуренции с ним за фаллическое желание матери. В негативном Эдиповом комплексе мальчика либидинозная инвестиция фаллического отца приводит к латентному мужскому гомосексуализму (пассивно-женской установке к отцу), а первичная идентификация с матерью сохраняется в виде фетишизма (отрицания материнской кастрации в иллюзии женского фаллоса) и в  зависти к детородной функции женщин. В позитивном Эдиповом комплексе девочки происходит смена главного объекта ее фаллического влечения из-за нарциссической обиды на мать за кастрацию дочери, отец становится наиболее либидинозно инвестированным объектом в надежде на нарциссическую репарацию кастрации – фаллическим объектом. В позитивном Эдиповом комплексе девочки первичная идентификация с матерью сохраняется и углубляется за счет покушения на весь арсенал женской соблазнительности (кокетство, макияж и наряды матери) в конкуренции с матерью за фаллическое желание отца. В негативном Эдиповом комплексе девочки либидинозная инвестиция матери приводит  к латентному женскому гомосексуализму  (пассивно-женской установке к фаллической матери), а вторичная идентификация с фаллическим отцом затрудняет или делает невозможной работу горя по зависти к пенису и обесценивает детородную функцию. “Полный Эдипов комплекс” (Лапланш и Понталис) является основой  нормальной бисексуальной идентификации  и счастливого генитального (аутоэротического) нарциссизма у обоих полов, хотя случайности объектных отношений и «судьбы влечений» создают бесконечную гамму индивидуальных вариаций.

Работа горя по своим инцестуозным претензиям на мать у мальчика: «Я не смогу жениться на маме!», – в среднем завершается более резко – предсознательно из-за страха кастрации (отцом), хотя резкость мальчишеского отказа объясняется еще более несознательной и нарциссически обидной догадкой о физиологической незрелости своего пениса.  Работа горя по своим инцестуозным претензиям на отца у девочки: «Я не смогу выйти замуж за папу!», – завершается более плавно, по мере залечивания ее нарциссической обиды (зависти к пенису) психологическим уравнением – «пенис [свой] = пенис [отца] = ребенок [от отца]» (что сопровождается активной игрой в куклы и в «дочки-матери»), а также под влиянием страха потери любви матери. Разрешение Эдипова конфликта к 5-му году жизни является «победой вида над индивидом» (Фройд)  и состоит  в дезинвестиции объектных представлений о родительской плоти, с регрессивной инкорпорацией (типично анальный механизм)  либидинозно инвестированных словесно-звуковых представлений о любимых родителях в Я-представления. Таким образом, вместо генитальной любви к родителям, происходят нарциссические идентификации Я субъекта с Я родительских объектов (Эдиповы идентификации), обретается Эдипов Идеал Я («Делай как Я!»). Вместо плотской генитальной любви к родителям остается любовь к их словам, и обретается Эдипово Сверх-Я («Не делай как Я!»), “наследник Эдипова комплекса” (Фройд),  навсегда окрашенное Эдиповой  виной за неполностью вытесненные запретные желания. Поскольку внешним источником Эдипова конфликта всегда служит Отец, вмешивающийся в отношения между ребенком и первичным объектом любви, то и отцовское Сверх-Я играет решающую роль у обоих полов: «Не делай, как Я, твой Отец, т.е., не смей обладать плотью своей матери». Работа горя и дезинвестиция Эдиповых объектов дает большой выигрыш в психической экономии, предоставляя в распоряжение Я субъекта большие запасы либидо, освобождающегося для инвестиций  новых, неинцестуозных, объектов (в практическом плане – готовность ребенка к школе).

3.3.Фаза латентности

Фаза латентности начинается с 5-6 года жизни и продолжается до наступления пубертата; дальнейшее генитальное созревание продолжается при сохранении реальной невозможности генитальной разрядки либидинозных импульсов по причинам физиологическая незрелости.

Источником либидинозного со-возбуждения латентного  генитального влечения остается генитальная эрогенная зона (половой член и клитор) и вторичный генитальный нарциссизм. 

Объектами латентного  генитального влечения остаются первичный и вторичный инцестуозные объекты (мать, отец, братья, сестры и др. родственники), их гениталии, и аутоэротические фантазии о них же.

Целью  латентного  генитального влечения остается генитальный инцест, особенно в дебюте фазы латентности, что выражается в сохранении поиска близости к родителям. Но эта цель уже тормозится новыми вариациями соединения-разъединения влечений:  парциальной сублимацией (нежность, уважение и работа по идентификации с родителями – вместо генитальных домогательств к ним) и формированием реакции (периодическая контринвестиция родительских объектов с чередованием фаз восстания-подчинения и с постепенно нарастающей инвестицией неинцестуозных объектов – учителей и друзей-сверстников, а с также инвестицией неинцестуозной аутоэротической активности – учебы и игры).

Латентно-генитальные объектные отношения – регрессивно асексуальные или бисексуальные (с расщеплением Я в процессе защиты – Фройд – когда одна часть Я знает о разнице полов и генитальных отношениях, а другая часть Я – не знает); игровые (расцвет  и постепенное угасание  галлюцинаторной аутоэротической психосексуальности, нарциссически безопасной игры интрапсихическими представлениями); и вторично-нарциссические, с двойным оборотом влечений (см. выше), с постепенным нарастанием переноса возвратно-поступательной циркуляции либидинозных импульсов генитального влечения (аффективного интереса) на внимание и восприятие новых, реальных, а не аутоэротических, объектов генитального влечения. Отсюда – непостоянство нарциссической детской “дружбы”, будь то со сверстниками, будь то с другими взрослыми.

Латентно-генитальные фантазии – те же Эдиповы фантазии (см. выше), но прошедшие парциальную сублимацию и формирование реакции любовные сказки и другие любовные иллюзии, подчиняющиеся только принципу удовольствия, с более или менее пассивной (у девочек) или более или менее активной (у мальчиков) собственной сексуальной ролью. Вытеснение (парциальная сублимация и формирование реакции) имеет свои пределы – отсюда опасность аффективного интереса к абстрактным объектам, недоступность абстрактного мышления и преждевременность изучения абстрактных предметов, чреватых либидинозной реинвестицией еще только вытесняемых и  очень конфликтных инцестуозных представлений.

Латентно-генитальные страхи –  получения в отношениях с новыми реальными  объектами неконтролируемых, т.е., нарциссически травматичных, генитальных восприятий с риском либидинозной реинвестиции  конфликтных представлений о родительских объектах вообще и о родительских гениталиях в особенности (отсюда – вред порнографии и/или развратных действий взрослых).

Эдипово Сверх-Я (см. выше) и  упомянутые страхи, в соединении с социальным давлением (в неинцестуозной среде)  помогают детям постепенно завершать работу горя по желаниям к инцестуозным объектам. Субъективно завершение оной работы горя переживается как разочарование в родителях (в их красоте и могуществе), и формирование новых желаний к вначале лишь терпимым, а затем – ко все более любимым неинцестуозным объектам.

3.4.Вторая генитальная фаза: пубертатный  криз

Вторая генитальная фаза психосексуального развития начинается с пубертатным половым метаморфозом и, вместе с генитальным созреванием субъекта сопровождается абсолютным усилением либидинозных импульсов всех парциальных влечений, но главным образом – генитального влечения.

Источником либидинозного со-возбуждения   генитального влечения окончательно становятся генитальная эрогенная зона (половой член – у юношей; клитор и влагалище – у девушек) и вторичный генитальный нарциссизм.

Объектами генитального влечения подростков остаются инцестуозные объекты, их гениталии, и аутоэротические фантазии о них же, а вся особенная “трудность” подросткового возраста и для самих подростков, и для их родителей состоит в том, что инцестуозный половой акт и достижение оргазма становятся физиологически возможными для вчерашнего “ребенка”.

Первичной целью  генитального влечения с новой силой становится достижение генитального инцеста, особенно в дебюте пубертата, что выражается в резком оживлении Эдипова конфликта. Поскольку наша цивилизация болезненно противится гетеросексуальному выходу генитального влечения подростков, то оное влечение находит выход в повторном открытии мастурбации. Генитальную мастурбацию подростков в нашем культурном контексте следует рассматривать как норму, поскольку для них она является единственным способом разрядки сексуального (жизненного) влечения. У девочек, сравнительно с мальчиками, клиторическая мастурбация легко смещается на другие эрогенные зоны (рот, нос, губы, волосы). Вторичной целью генитального влечения  у подростков в случае благоприятного разрешения пубертатного криза становится любовь. Любовь здесь понимается как психическая работа сублимации либидинозных импульсов влечений, субъективно толкуемых как любовные чувства (аффекты), и галлюцинаторно-нарциссической психосексуальности, субъективно толкуемой как любовные фантазии.

Центральная мастурбационная фантазия  остается Эдиповой у обоих полов, хотя у девочек она носит более бисексуальный и мазохистский характер, и у обоих полов осложняется  виной, тревогой и страхами.

Подростковые страхи – отказа и отвержения, страхи одновременно нарциссические и объектные. Общее повышение тревожность связано с тем, что двойной оборот жизненных (сексуальных) влечений  (см. выше) крайне затрудняется в период пубертатного криза.  Помимо культурального запрета разрядки влечений с генитальными объектами, трудность двойного оборота усугубляется подростковым нарциссическим кризисом идентичности. Даже вне психоза все подростки переживают нарциссические травмы “странности” и “чуждости” полового метаморфоза, травмы, затрудняющие безобъектное, аутоэротически-галлюцинаторное удовлетворение влечений. Метаморфозы черт лица и приступы усталости вызывают сильное нарциссическое неудовольствие у обоих полов. Метаморфоз пениса осложняет аутоэротическое удовлетворение  юношей. Метаморфозы не только клитора и груди, но и всего тела (“форма”, “фигура”, “силуэт”) –  мешают галлюцинаторному удовлетворению нарциссизма девушек. Обретение новой, нарциссически удовлетворяющей, идентичности является для подростков сознательным  и болезненным  вопросом, болезненным особенно из-за сохраняющейся переоценки своих родителей и вообще взрослых (Эвелин Кестемберг).

Подростковые объектные отношения – вторично-генитальные и находятся в перманентном кризисе. Латентно-генитальная парциальная сублимация Эдиповой любви к родителям (см. выше) в идентификации и/или в нежных отношениях с ними становится тягостной и невозможной из-за абсолютного увеличения либидо (нейрохимических эффектов половых гормонов – см. выше) и, соответственно, из-за усиления жизненных (сексуальных) влечений. Вначале пубертата «подросток регрессирует от объектной любви к нарциссизму» (Анна Фройд),  компульсивно и нестойко инвестируя новые, неинцестуозные, объекты в поисках неинцестуозных и нарциссизирующих  идентификаций с объектами внешнего  мира – отсюда (более или менее) гомосексуальные группы подростков с их конформизмом (взаимной ренарциссизацией), и культ “идолов”. Достигаемая в конце пубертата, ренарциссизация восстанавливает двойной оборот влечений и позволяет заново связать влечения, с более или менее полной сменой их объекта.

Подростковый криз является также последним шансом разрешения Эдипова комплекса. Реакции эмансипации  подростков следует рассматривать как агирование Эдипова Сверх-Я (см. выше), делающего любую физическую близость родителей психически трудно переносимой (Лауфер). Т.е., подростковый бунт является симптомом здоровой борьбы психического аппарата с остаточными Эдиповыми инвестициями. Аскетизм и идеализм  у подростков, напротив, следует расценивать как агирование идеального Я (см. выше). Т.е., отсутствие такового бунта является симптомом нездорового сохранения Эдиповых инвестиций и верности идеализированным родительским Имаго в плохо структурированном психическом аппарате. Только сублимация прегенитальной сексуальности в акте генитальной любви позволяет обрести реальные генитальные объектные отношения с реальным партнером (партнёршей), с его/её собственными желаниями, что субъективно толкуется как подчинение принципа удовольствия – принципу реальности.

4. Пропедевтика психических болезней

4.1.Психоаналитическая нозология

Зигмунд Фройд является не только отцом психоанализа, но одним из отцов-основателей современной психиатрии: именно он ввёл столь привычное ныне разделение неврозов, перверсий и психозов. Со времён Фройда словарь психиатрии и психоанализа претерпел некоторые изменения. Неврозы продолжают занимать привилегированное положение в корпусе психоаналитических знаний, поскольку остается парадигмой всей психоаналитической клиники и всех методов психоанализа, но именно за это они подвергаются распылению в DSM. Шизофрения – в психиатрии – стала синонимом психоза; психоанализ, в общем, сохранил верность термину психоз. (Хотя в работах школы Кляйн психотик именуется “very sick”.) Из психиатрии в психоанализ пришло понятие пограничных состояний – и отчасти заняло место перверсий. (Только ученики Лакана отказываются от термина пограничных состояний и упорно держатся за перверсию.) Лакан привнёс в психоаналитическую клинику понятие структуры, отличающееся от описания клинической картины болезни в психиатрии.

Именно в клинике, в опыте лечения неврозов,  пограничных состояний, психозов и психосоматических болезней, проходит разрыв психоанализа с методологией традиционной медицины и медицинской психологии. Разрыв с  позитивизмом знаменуется торжеством субъективной рациональности (см. выше). Разрыв с  линейным каузализмом (инфекционным и/или генетическим) знаменуется отказом от представлений об индивидуальной психической болезни (будь то невроз, психоз, пограничное состояние или психосоматическое расстройство). Всякая индивидуальная клиническая структура рассматривается в психоанализе только как осложнение “семейного невроза” (Рене Лафорг) или иной семейной психопатологии (см. ниже).

• Родительская семья как этиологический фактор

Обычно патологическое горе родителей (субъективно толкуемое как вытеснение или отрицание потери и/или отказов объектов собственных генитальных влечений)  родителей оказывается первопричиной   нарциссически травматичного (см. выше) сексуального перевозбуждения у ребёнка. “Взаимное соблазнение” (Лапланш) субъекта (ребёнка) и объекта (матери и/или отца) разыгрывается на фоне абсолютной зависимости ребёнка от родительского объекта и при абсолютном контроле родителя (“ребёнок” = “рабёнок” = “раб”). Патогенная семья, в самом общем виде, является семейным инцестуозным предприятием: «Родительская семья – моя возлюбленная тюрьма» (Серж Леклер). Это предприятие нацелено на либидинозную контринвестицию (стирание) у психически больного  следов памяти (психических представлений о себе, о мире и об объектах) и на соответствующее ослабление  либидинозного заряда (аффектов = чувств =  эмоций) этих нежелательных для родительской семьи воспоминаний. Разумеется, вышеупомянутой контринвестиции соответствует одно лишь исключение – сверхинвестиция (втирание) следов  памяти о незабвенных родителях (чаще – родительнице) и соответствующее усиление либидинозного заряда этих воспоминаний: «Не забуду мать родную». На родителей возможность такого злоупотребления своим ребёнком оказывает “антидепрессивное” действие: облегчает их горе от потери объектов своих влечений и избавляет от необходимости самим проделывать душевную работу горевания.

Особое этиологическое значение имеет ослабление  “цензуры любовницы” (Фэн и Броншвег) в семье будущего больного, т.е., избыточное психическое и/или физическое присутствие материнского объекта. Вследствие чего создаются условия для недоинвестиция в критические периоды развития  “переходных объектов и переходных феноменов” (Уинникот), что всегда позднее осложняется недоинвестицией функции воображения и фантазий в Я и контринвестицией языковой деятельности (см. выше). Контринвестиция языковой деятельности  развивается в детском Я субъекта вследствие контринвестиции дискурса правды родительскими объектами. Детский субъект плохо или вовсе не знает реальных референтов действительности, и его/её языковая деятельность очень уязвима к риторическим метаболам и  металогизмам.  Метаболы используются родительскими объектами, поскольку дискурс правды грозит им неизбежной работой горя и потерей инцестуозного удовлетворения их собственных сексуальных влечений. Мать-кровосмесительница – Иокаста – говорит своему взыскавшему правды сыну Эдипу: «Не всё ль равно? О, полно, не тревожься и слов пустых не слушай... позабудь... Коль жизнь тебе мила, молю богами, не спрашивай... Моей довольно муки! Послушайся, молю... О, воздержись! Тебе добра хочу... Совет – благой... Несчастный! О, не узнавай, кто ты!» (1029-1041)[1].

• Общие закономерности патогенеза

Манифестация всех психических расстройств провоцируется усилением либо влечений Этого, либо ослаблением или усилением защитных механизмов Я.

Усиление влечений бывает абсолютным – в пубертате или климактерии (нейрохимические эффекты половых гормонов). Клинически, однако, имеет значение главным образом  относительное усилением влечений при соблазнении объектом и/или с последующим отказом объекта в удовлетворении влечения, и/или с  вынужденным отказом субъекта от удовлетворения с объектом своего влечения. 

Ослабления защитных механизмов Я также бывает абсолютным – вследствие психического или физического утомления, соматического заболевания или интоксикации, или относительным –  вследствие ослабления цензуры Я вслед за необычно сильным удовлетворением вторичного (объектного) нарциссизма (успех).  Усиление защитных механизмов Я  развивается вследствие переживания тревоги или вины в отношениях с объектами и/или вследствие потери удовлетворения вторичного (объектного) нарциссизма.

Во всех случаях в патогенезе ослабления защитных механизмов Я ведущую роль играют нарушение языковой деятельности (language), которая является следствием контринвестиция функции восприятия-внимания-сознания Я к собственной предсознательной вербальной моторике, т.е., к звучанию собственной речи. Нарушение языковой деятельности объективно не позволяет больному самостоятельно устанавливать обходные ассоциативные связи между следами несознательной объектной – и предсознательной словесной памяти для разрядки либидинозных импульсов (для выражения своих аффектов). Нарушения языковой деятельности не позволяют психическим представлениям (объектным и словесным) больного с соответствующими им  аффектами ассоциироваться во внимании-восприятии-сознании Я, т.е., не позволяют субъекту услышать в собственной речи правду ни об объектах, ни о себе самом.

Ослабление “цензуры любовницы” всегда сопровождается психическим и/или физическим исключением отцовского объекта, в пределе (в психозе) доходящее до “форклюзии Имени-Отца” (Лакан) – первичного Означателя (см. выше), с нарушениями языковой деятельности, в субъективном толковании варьирующими от невротического отнекивания до аутистического отвержения речи. 

• Психоаналитическая семиология

Симптоматика психических расстройств представляет собой символическое выражение искажения (при неврозах), деформации (при пограничных состояниях) или расщепления (при психозах) Я в ходе попыток решения внутрипсихических конфликтов и достижения малоудачных компромиссов между импульсами влечений Этого (желаниями) и защитными механизмами Я.

Медико-психологическая клиника наблюдения не вполне чужда психоанализу, но семиология видимой симптоматики всех клинических структур, описывается в психоанализе в понятиях, хоть и близких к семиологии клинических картин болезней классической психиатрии, но не вполне с ними совпадающих. Даже видимая симптоматики психических болезней всегда в психоаналитическом истолковании символически указывает на защитные контринвестиции и на внутрипсихический конфликт. Вкратце семиология видимой симптоматики всех клинических структур сводится к шести основным симптомам.

• Специфические избегания объектов и дискурсов, главным образом генитальных, но также и агрессивных, что отражает защитные контринвестиции (вытеснения) и дезинвестиции (отрицания) конфликтных сторон и внешней и внутренней действительности.
• Нарушения в удовлетворении парциальных влечений – орального, анального, уретрального, что отражает парциальные сверхинвестиции – такие, как курение, нарушения пищевого поведения, выделительных функций.  
• Нарушения в удовлетворении генитального влечения, а именно – генитальные контринвестиции  и потеря генитальных сублимаций парциальных влечений – как  нарушения потенции и/или эякуляции у мужчин, нарушения оргазма и фригидность у женщин. 
• Агирования – разрядки либидинозных импульсов в моторике; а именно – “случайные” ошибки действия, включая оговорки (более агрессивные, чем инцестуозно-сексуальные).
• Нарушения сна: защитная контринвестиция функции сна в Я указывает на наплыв сновидений с конфликтными психическими представлениями и ассоциациями (инцестуозно-сексуальными и агрессивными).
• Неспецифическая потеря интереса к внешней (слишком антинарциссической) и к внутренней (слишком инцестуозной) действительности, что отражает защитные контринвестиции (вытеснения) и дезинвестиции (отрицания) функций восприятия-внимания-сознания. Такая контринвестиция и тем более дезинвестиция восприятия-внимания-сознания требует очень большой траты либидинозных ресурсов Я (заведомо небогатых, черпаемых Я из ресурсов жизненного влечения Этого). Происходящее реальное обеднение функций Я субъективно толкуется больным, как “комплекс неполноценности”.

Символизм всей вышеописанной семиологии обнаруживает внутренне единство видимой симптоматики всех клинических структур в: (1) систематическом контроле (инцестуозных) объектов влечений и (2)  во взаимной зависимости с (инцестуозными) объектами влечений. Различаются лишь стили символики контроля и символики зависимости в структурах, известных психоаналитической клинике, – невротической (конверсионной, навязчивой или фобической), пограничной (нарциссической или перверсной), психотической (шизофренической или паранойяльной) и психосоматической (см. ниже). 

Психоаналитическая  клиника слушания позволяет описать собственно психоаналитическую семиологию невидимой симптоматики основных клинических структур, которая вкратце  сводится к пяти основным симптомам, которые, как и видимые симптомы, так же символически указывают на интрапсихический конфликт.

• Контринвестиции и дезинвестиции следов воспоминаний об отношениях с инцестуозными объектами влечений и контринвестиции и дезинвестиции ассоциаций между ними.  В зависимости от конкретной клинической структуры контринвестиция памяти субъективно толкуется больным, как вытеснение (при неврозах), а её дезинвестиция – как отрицание (при шизофрении) наличия каких бы то ни было воспоминаний о детстве вообще. Контринвестиция памяти субъективно толкуется также как вытеснение (при неврозе), а её дезинвестиция – как отрицание вкупе с проекцией (при шизофрении) сексуальных представлений и ассоциаций в дискурсе субъекта. Собственные контринвестиции или дезинвестиции (вытеснения или отрицания) субъекта всегда начинаются с контринвестиции функций восприятия-внимания его/её детского Я (подавление детского сексуального любопытства) родительскими объектами, страдающими от неудовлетворённости собственных сексуальных влечений (от отказов своим желаниям, и от отказов от своих желаний).
• Контринвестиция следов памяти об отношениях с любыми генитальными объектами и ассоциаций между ними, что субъективно толкуется, в зависимости от структуры, как вытеснение или как отрицание всех новых представлений и ассоциаций. Такие массивные вытеснения  или отрицания всегда начинаются с  массивных контринвестиций  функций восприятия-внимания детского Я родительскими объектами, всегда  рискующих прервать навязчивое повторение “пустой речи” (Лакан) в дискурсе субъекта и, что самое главное, – в дискурсе объектов его инцестуозного желания, томящихся от неудовлетворённости своих влечений. Этот симптом легко можно услышать на любой семейной консультации детей и подростков, происходящей уже после того, как ещё только формирующаяся клиническая структура уже осложнилась моторными (отчасти – мстительными, отчасти – любовными) агированиями субъекта (см. выше – о видимых симптомах). 
• Контринвестиция  следов воспоминаний о  семейных тайнах – секретах “возлюбленной тюрьмы” (см. выше)  – и бесчисленных ведущих к ним ассоциаций образуют такую спираль контринвестиций, которая подчас приводит к полному параличу функций восприятия-внимания-сознания Я. Главной семейной тайной  является, прежде всего, неудовлетворённость влечений родительских объектов. Но, разумеется, список семейных тайн более пространен, из них назовём лишь самые типичные.  Предыдущие браки родителей и/или наличие детей от этих браков. “Позорные” болезни родителей или родственников.  Тюремное заключение родителей или родственников. В нашей стране особую роль играет эндемия семейных тайн, связанных с тайнами истории выживания людей и семей в эпоху коммунистического тоталитаризма (1917-1991) и, особенно, Второй мировой войны (1939-1945). Реинвестиция памяти о горе предков, о потере родных в “массовидном терроре” (Ленин) и о тайнах их коллаборационизма почти не наносят нарциссических ран, сопровождаясь почти однозначной реинвестицией памяти о предках и идентификацией с предками, т.е.,  переживается более в невротическом регистре. Реинвестиция памяти о садизме предков, об их службе в аппарате политического террора или в “заградотрядах”, тяжело ранит нарциссизм, напрягая психику в реинвестиции и в контринвестиции одних и тех же воспоминаний с колебаниями идентификаций и дезидентификаций с предками, т.е., переживается в регистре, близком к психотическому. 
• Либидинозная недоинвестиция  всех вообще памятных следов и внутрипсихических ассоциаций и соответствующее ослабление воображения или фантазий в Я, являются либо последствиями генерализации вышеописанных контринвестиций, либо указывают на  патологию ранних объектных отношений с матерью  на оральной фазе (см. выше). Субъективно толкуемые как глубокое вытеснение или полное отрицание всех вообще психических представлений и ассоциаций, всегда заставляющее проводить сложный дифференциальный диагноз. При шизофрении отчётливо слышится исключение, которое делается для памяти о первичном объекте (“не забуду мать родную”) и для  либидинозного заряда этих незабвенных воспоминаний (для аффекта сыновней / дочерней  любви). В психосоматических структурах  такая недоинвестиция памяти и ассоциаций (и ослабление функций воображения и фантазии) носит тотальный характер.
• Контринвестиция языковой деятельности, которая не позволяет больному самостоятельно устанавливать обходные ассоциативные связи между следами несознательной объектной и предсознательной словесной памяти для разрядки либидинозных импульсов. Нарушения речи не позволяют психическим представлениям (объектным и словесным) больного ассоциироваться с соответствующими им  аффектами во внимании-восприятии-сознании Я, т.е., не позволяют субъекту услышать в собственной речи правду ни об объектах, ни о себе самом. В дискурсе больных мы обычно слышим метаболы (от относительно невинных логических метасемем – при неврозах, до более злокачественных грамматических – при шизофрении) и металогизмы.  Метаболы, когда-то навязанные родительскими объектами, не могут быть оставлены субъектом без работы горя. Дискурс правды (психоанализа) грозит ему/её неизбежной  потерей надежд на инцестуозное удовлетворение его/её собственных сексуальных влечений и/или на удовлетворение жажды мести за обманутые ожидания.

5. Невротические структуры

5.1.Общая теория невроза

• Определение невроза

Невроз представляет собой психическую структуру и динамический процесс саморазрешения и самоорганизации инфантильных внутрипсихических генитальных конфликтов между влечениями Этого и  Сверх-Я, конфликтов, выражающихся в сохранении Эдипова  комплекса (инцестуозных выборов объектов влечений) и комплекса кастрации (бисексуальных выборов объектов влечений) при неспособности Я разрешить эти конфликты (проделать работу горя) из-за контринвестиции памятных следов обоих комплексов (несознательного вытеснения психических представлений об объектах влечений).

• Этиология

В возникновении невроза ведущую роль играют обычно труднодоступные прямому наблюдению патогенные эффекты объектных отношений (судьба влечений) с объектами влечения субъекта (ребёнка – будущего невротика), особенно с его/её первичным объектом (матерью) в Эдиповой фазе.  В этиологии невроза играет роль чисто психическое смещение цели генитальных влечений родителей на ребёнка в Эдиповой фазе, которое, в свою очередь,   приводит к либидинозному перевозбуждению инфантильного Я субъекта в ходе разрешения его/её Эдипова конфликта (о травматизме либидинозного перевозбуждения – см. выше).

• Патогенез

В патогенезе невроза особую роль играет вторая цензура Сверх-Я, которая либидинозно контринвестирует внутрипсихические ассоциации в Я между следами воспоминаний об Эдиповых (треугольных) отношениях с первичным (матерью) и вторичным (отцом) объектами, что субъективно толкуется как вытеснение инцестуозных представлений. Вторичная работа горя по объектам генитального инцеста (разрешение Эдипова комплекса), а также по работа горя по инфантильным иллюзиям бесполости – двуполости (разрешение комплекса кастрации) в Я становится невозможной из-за вытеснения. Неспособное ко вторичной работе горе Я невротика обеспечивает только парциальные торможения импульсов генитальных влечений и их регрессию к прегенитальным фиксациям.

В случаях, приближающихся к пограничным состояниям, состояние усугубляется ранними прегенитальными торможениями переходной активности, что субъективно толкуется как запрет фантазий и, соответственно, – языковой деятельности. В этих тяжелых случаях Эдипов комплекс и комплекс кастрации осложняются ещё и комплексом инфантильного всемогущества.

• Общая семиология неврозов
• Сверх-Я контринвестирует следы памяти об инцестуозных объектах влечений в Я, что субъективно толкуется как подавление психических представлений.
• Жизненное (сексуальное) влечение постоянно реинвестирует памятные следы генитальных комплексов в Я (возвращение вытесненного), богатый  символизм которых легко проникает к полюсу восприятия-сознания. Громче всего звучат символические выражения Эдиповой вины (у обоих полов), страха кастрации (у мужчин) и страха потери любви объекта и/или страха смерти (у женщин), а также символизм заместительного сексуального удовлетворения в симптомах.
• Под давлением Сверх-Я, Я подвергается искажению и контринвестирует сами импульсы жизненного влечения с генитального уровня – перенаправляя их на  искаженную разрядку в фаллических и анальных регрессиях. Степень регрессии может приглушать символизм Эдиповых инцестуозных представлений, изображаемых на языке прегенитальных представлений, что субъективно толкуется как (вторичное) вытеснение, но не снижать степень заместительного удовлетворения в симптоме.
• Степень искажения Я и контринвестиция им собственной функции восприятия, в частности, внимания к собственной предсознательной вербальной моторике, к звучанию собственной речи, очень лабильна и, несмотря на регрессивные искажения, постоянно символически указывает на генитальные комплексы, что субъективно толкуется как отнекивания.
• Контринвестиция собственной функции внимания Я контринвестиция собственной вербальной моторики при неврозе лабильна настолько, что чередуется со столь же символичной сверхинвестицией дискурса, что субъективно толкуется как оговорки.
• В дискурсе невротиков обычно можно услышать логические метаболы – метасемемы (асемию, метафору и метонимию)[2] и металогизмы (литоту, гиперболу и преоккупацию)[3].

5.2.Конверсионная истерия

Психическая экономия и симптомы. Влечения: прорывы Эдиповых либидинозных импульсов (↔ аффективных квантов) к инцестуозным объектным представлениям при общей слабости ассоциативных связей между психическими представлениями (= слабость Я). Защита: вытеснение (↔ контринвестиция) инцестуозных представлений (= отвращение к сексу). Компромисс между влечением и защитой: конверсия оторванных от соответствующих представлений аффектов (↔ либидинозных импульсов) в регрессивные (собственного тела) объектные представления (= эротический символизм и отсутствие тревоги): «Язык сменяет свой инструмент, но говорит одно и то же» (Лакан). Инцест желаем (провокация – соблазнение) и невозможен (амнезия, сон и забытье). Предвосхищение (бегство) и избегание (la belle indifférence) кастрации за инцестуозное желание. Оральные регрессии (рот = вагина). Фаллическая фиксация на неудаче завоевания отца  (и  получения его пениса = ребенка) или на борьбе с матерью. Фаллическая регрессия при прорыве либидинозных импульсов: ↔ зависть к пенису и конденсация бисексуальности (тело = фаллос). Анальные фиксации (особ., – мышление) и благоприятность прогноза.

5.3.Невроз навязчивости

Психическая экономия и симптомы. Влечения: динамическая и временная регрессия инцестуозной аффективности (↔ импульсов либидо) к анальным представлениям при  вытеснении  (↔ контринвестиции) генитальных (= Эдиповых) представлений и подавлении (↔ дезинвестиции) моторики: преждевременное развитие силы Я, сравнительно с силой влечений. Защита: изоляция (= особая форма вытеснения) инцестуозных (= Эдиповых) представлений (= потеря аффективного интереса к сексу, при сохранности интереса интеллектуального). Роль объекта: «Любимый сын неудовлетворенной матери, которая обращает к нему свои ожидания» (Леклер). Компромисс между влечением и защитой: памятные следы инцестуозных объектов (↔ Эдиповы представления) недоступны импульсам влечения (↔ желанию), но доступны вниманию-восприятию-сознанию и, т. обр., ↔ языковой деятельности и мышлению: «Обсессивный выражает Эдипов конфликт на прегенитальном языке» (Буве). Неполнота вытеснения: постоянная деградация либидо (↔ латентная тревожность). Защита от анального влечения: формирование реакции. Анальная фиксация при негативном Эдипе и сохранении идентификации с матерью. Анальные  регрессии при прорыве либидинозных импульсов (= сверхинвестиция мышления и сомнения, ритуальный контроль и навязчивые мысли, садомазохизм и конфликты амбивалентности). Индекс истеризации и благоприятность прогноза (Грин).

5.4.Фобический невроз или истерия страха

Упрощение психической экономии и симптоматики по сравнению с конверсионной истерией. Роль травмы (↔ соблазнения) в дезорганизации и регрессии Эдипова влечения. Влечения: см. конверсионную истерию. Защита: смещение (= неполное вытеснение) инцестуозных представлений (= парциальные фобии). Роль встречного инцестуозного желания родителей (↔ ревности) – особенно в школьных фобиях. Малоудачность компромисса между влечением и защитой: нестойкость либидинозной инвестиции (↔ аффективной ассоциативной связи) в памятные следы  (↔ представления) об объектах  фобии; деградация несвязанного либидо (↔ аффект тревоги). Невротическая тревога почти в чистом виде – страхи кастрации.  Контрафобические объекты – начальная форма деградации объектных представлений (= деформации Я).

6. Пограничные состояния

6.1.Общая теория нарциссического травматизма

• Определение пограничных состояний (нарциссических расстройств)

Пограничное состояние представляет собой динамический процесс посттравматической самоорганизации инфантильного психического нарциссического конфликта между генитальными импульсами влечений Этого и  Я, выражающийся в сохранении комплекса удвоенного Имаго (квазиинцестуозная десексуализация родительского Имаго с проекцией травматичного генитального Имаго вовне) и комплекса Идеала Я (нарциссическая идеализация прегенитальных родительских объектов и собственной инфантильной прегенитальности) при неспособности Я разрешить этот конфликт (проделать работу горя) из-за контринвестиции памятных следов обоих комплексов (несознательного вытеснения психических представлений о нарциссически травматичном генитальном возбуждении, исходившем от родительских объектов в Эдиповой фазе и позднее).

• Этиология

В возникновении пограничных (нарциссических) расстройств ведущую роль играют часто доступные прямому наблюдению, поскольку довольно поздние, относящиеся к дебюту Эдиповой фазы, патогенные эффекты травматичных отношений (нарциссическая травма в судьбе влечений) с объектами влечения субъекта (ребёнка). Непереносимым нарциссическим травматизмом оказывается либидинозное перевозбуждение ребёнка со стороны его/её первичного (матери) или вторичного (отца) объектов, перевозбуждение, возникающее при слишком грубом столкновении ребёнка с генитальностью взрослых. Тяжелое патологическое горе (депрессия) родителей всегда связанно с их неудовлетворительной любовной жизнью. Родительская депрессия сопровождается чередованием грубого отрицания родителями своих генитальных влечений – со столь же грубыми агированиями ими своих генитальных импульсов. И родительское отрицание генитальности, и родительские агирования сопровождаются явным генитальным соблазнением  и перевозбуждением субъекта (ребёнка). Ещё в большей степени, чем при неврозе (см. выше) зависимость ребёнка и контроль над ним/нею оказывает  на родителей сильнейшее антидепрессивное действие: облегчает их патологическое горе (душевную боль) от потери объектов своих влечений и избавляет от недоступной им душевной работы горевания.

Нарциссический травматизм Эдиповой фазы всегда падает на почву нарушенных преэдиповых отношений с объектами прегенитальных влечений. Ослабление  “цензуры любовницы” (Фэн и Броншвег), т.е., избыточное психическое и/или физическое присутствие материнского объекта, наблюдается  уже в семьях невротиков. При пограничных состояниях объектные отношения граничат  с “форклюзией Имени-Отца” (Лакан), т.е., с психическим и/или физическим исключением отцовского объекта, столь характерным для семей шизофреников. Ещё в большей степени, чем при неврозах, возникает недостаточность использования в критические моменты психического развития  “переходных объектов и переходных феноменов” (Уинникот), что осложняется крайней слабостью функции воображения (фантазий) и слабостью языковой деятельности (см. выше).

• Патогенез

Посттравматическая остановка психосексуальной эволюции и псевдолатентность. Контринвестиция (↔ отвержение) генитальных (Эдиповых) объектных представлений и отрицание памятных следов о травме (нарциссическая патология).  Деформация Я с невозможностью интеграции в Я импульсов влечений. Расщепление и деградация объектных представлений (удвоение родительских Имаго) на: хорошие, успокаивающие (= асексуальные) и плохие, возбуждающие (= сексуальные). Вторичная фиксация на прегенитальных грандиозных родительских Имаго (комплекс Идеального Я). Объектные отношения по типу опоры (анаклитические) с поиском нежной заботы вместо генитальной любви (страх потери объекта). Уязвимость к прорыву либидинозных импульсов и потере объекта (нарциссические раны). Бедность символизма. Регрессивное поведение: произвольные разрядки (гл. обр. – садомазохистские) либидинозных импульсов (ожоги, порезы, эксцессы анорексии, булимии и токсикомании), идентификация с агрессором и имитативные отреагирования травмы (эксцессы грубого насилия и сексуального промискуитета). Аффективная бедность (депрессия и стыд). 

6.2.Сексуальные перверсии

«Полиморфная перверсия» (Фройд) инфантильной сексуальности. Парциальные влечения, аутоэротизм и поддержание вторичного нарциссизма. Неотения и запоздалое открытие генитальности (анатомической разницы полов) в онтогенезе – нарциссическая травма. Отказ от работы горя по недобровольному выбору анатомического пола и отрицание женской кастрации. Роль материнского объекта (соблазнение). Сверхинвестиция парциальных влечений и их объектов (анальных и фаллических). Сексуальная и общая недифференцированность в клинике перверсий: регрессия к анальности – как основная черта психической экономии. Фетишизм – как парадигма всех перверсий: синтез материнского фаллоса и фекального батончика. Нарциссическая злоба в перверсии: атака на Я других, перекладывание на них своей непроделанной работы горя. Садомазохизм, вуайеризм-эксгибиционизм – как анальные интерпретации генитальности. Гомосексуализм на полпути между перверсией и неврозом навязчивости:  между фетишизмом и объектной (генитальной) любовью. Транссексуализм – квазибредовая перверсия – роль материнского желания в «выборе» пола.

7. Психотические структуры

7.1.Прегенитальные конфликты 

Неинтегрированность либидинозных зарядов (↔ аффективных квантов) и памятных следов (↔ объектных и словесных психических представлений) –  типичный психотический страх распада и расчленения. Невыносимость и чуждость всякой подвижности психических процессов. Прорыв либидинозных импульсов (↔ аффектов) в предсознательное-моторику (нелепые поступки). «Атака на связи» (Бион) и отвержение либидинозных объектных представлений (аутизм), не являющихся целью влечений (↔ объектами желаний), но угрожающих нарциссическому единству с преобъектной матерью. Массивная  проекция вовне либидинозных импульсов и сексуальных (чаще – гомосексуальных, т.е., нарциссических) объектных представлений (голоса и  автоматизмы). Шагреневая кожа отщепленного реалистического Я, где интегрирована очень незначительная часть («хороших», т.е., асексуальных и невозбуждающих) неинцестуозных объектных и словесных представлений. Отщепление инцестуозных объектных представлений и конструкция нарциссической неореальности психотического Я (мегаломанический бред), в которой психотик всегда занимает центральное положение (слияние с дообъектной матерью в инцесте и не-субъективация). Лабильные и ужасающие идентификации Я психотика со всемогущей и дообъектной (психически непредставимой) матерью. Всемогущее и недостижимое Идеальное Я. Травматизм любого повышения уровня либидинозной активации психики: манифестация психоза при столкновении с либидинозными объектами (напр., попадание в школу) и, особенно, в пубертате.  Шизофрения:  «Динамический процесс самоорганизации ранней нарциссической  недостаточности, однажды внезапно манифестирующий,  прогредиентно развивающийся, выражающийся в  отсутствии  границ Я, в неразличении субъекта и объекта, влечений, реальности и фантазий» (Ахуриагерра). Отрицание собственной психической реальности либидинозных (↔ аффективных) зарядов и памятных следов (↔ психических представлений) – т. наз. шизофренический дефект. Проективная идентификация – как попытка заставить другого интегрировать либидинозные заряды и объектные представления. Попытки истощения первичной (нейрогуморальной) либидинозной активации влечений в ритуалах и ригидных увлечениях.

7.2.Патология ранних объектных отношений при психозах

Враждебно-тревожная, отсутствующая или парадоксальная (психотоксическая) мать. Ранняя инцестуозная привязанность к матери –  «генерализованное соблазнение» (Лапланш). «Нарциссическое соблазнение» (Ракамье). Включенность шизофреника в материнский нарциссизм как недифференцированная части (ее фаллос). Патологическая потребность матери в исключительности. Отказ от работы горя по разделению с ребенком. Диадные (= симбиотические) объектные отношения с преобъектной (психически непредставленной) матерью. Отсутствие отца в речи матери – «форклюзия Имени Отца» (Лакан). Несостоятельность отца психотика: карикатурное воплощение Закона или Герой в постоянной командировке. Ранние нарциссические травмы детского Я: родительские дисквалификации детского Я вообще (Грюнберже), непризнание восприятий (Анзьё), непризнание творческих способностей (Уинникот), мазохистское подчинение детского Я (Беттельхайм). Нарциссическое злоупотребление ребенком – навязывание детскому Я непосильной для самих родителей работы горя – «иди сюда, пожалей маму» (Ракамье). 

8. Психосоматические структуры

7.2.Ранние нарциссические травмы

Анаклитическая депрессия у младенцев (Спитц) и эссенциальная депрессия у взрослых (Марти). Роль враждебно-тревожного материнского объекта  в контринвестиции импульсов жизненного влечения у ребенка. Оральная либидинозная дезинвестиция внимания-восприятия-сознания в обратной (нейрогуморальной) разрядке либидинозных импульсов (младенческая анорексия, яктации, мерицизм). Блокада оральных аутоэротических инвестиций (переходных феноменов, гуления и пр.)  через соматическое истощение первичной (нейрогуморальной) либидинозной активации у ребенка (постоянное укачивание – ср.: Чехов, «Спать хочется».) и затруднения формирования вторичного нарциссизма (бессонница, колики, астма). Анальная либидинозная дезинвестиция внимания-восприятия-сознания в дальнейшей обратной (нейрогуморальной) разрядке либидинозных импульсов (функциональный мегаколон). Блокада анальных аутоэротических инвестиций (моторной разрядки и вербализаций) через подавление либидинозных импульсов ребенка (ранняя дрессировка функций выделения, запреты и наказания) и дальнейшие нарушения вторичного нарциссизма (гастродуоденальная язва, геморрагический ректоколит, энкопрез, миопия и страбизм). Блокада Эдиповых аутоэротических инвестиций (зрения и мышления) через материнскую реинвестицию оральных и анальных функций ребенка (внезапная и анахроничная дрессировка функций пищеварения и моторики) и окончательный провал интрапсихических галлюцинаторных удовлетворений вторичного нарциссизма (головные боли, мигрени, умственная дебильность).

7.3.Прогрессивная психическая дезорганизация

Упрощение психической экономии и симптоматики по сравнению с психозами за счет общей слабости либидинозных инвестиций (↔ субъективно – недоступности желанию) Я-представлений (эссенциальная депрессия) и объектных представлений (плохая ментализация). Психотический уровень архаичности объектных представлений с той же тенденцией к их распаду при слабости их аффективной окраски. Дезорганизация и недоразвитость психосоматического Я: первичная асексуальность и грандиозность родительских Имаго (Идеальное Я) –  вместо психотической инцестуозной мегаломании.  Отсутствие двойного оборота жизненных влечений (Эроса): 1) нехватка удовлетворяющих восприятий (нарциссические раны) объекта влечений (↔ желаний) приводит к 2) отсутствию галлюцинаторного удовлетворения (ренарциссизации) желаний. Неструктурированность влечений (нехватка фиксаций) и деградация («как вино в уксус» – Фройд) свободного либидо: 1) чаще – в массивную диффузную тревогу, 2) реже – с элементарными переживаниями архаических страхов распада (как при психозе). Попытки соматического истощения первично (нейрогуморальной) либидинозной активации через телесные (моторные) агирования (физическое изнурение – спорт, труд и т.п.) как попытка избавления от деградирующего либидо (↔ самолечения тревоги). Контринвестиция либидинозных импульсов (↔ аффектов) в Я: усиление смертного влечения (Танатоса). Неразвитость аутоэротизма и недостаточность вторичного нарциссизма; слабость либидинозных связей между объектными представлениями и (тем более) словесными представлениями и отсутствие фантазий, грез, даже сновидений: «оперативное  мышление» (Марти и де М’Юзан) = алекситимия. Вместо желаний – претерпевание внешних объектов (конформизм, поверхностная адаптация). Заведомо неудачные попытки строить объектные отношений на проекциях Имаго (субъективная редупликация). Нарциссический тупик (Лефевр): объект то слишком далек, то слишком близок. Аллергические объектные отношения (Марти):  инаковость объекта наносит нарциссическую рану – прогрессивная психическая дезорганизация, ускользание либидо в Танатос (соматизация и смерть) с исчезновением аффектов (даже тревоги). Полная недоступность символизма и «глупость» (Марти) психосоматического симптома.

8. Психоаналитическая курация

8.1.1.Общая теория куративного действия    психоанализа

Теоретическая ориентация психоанализа на выявление и преодоление несовместимой со здоровьем «судьбы влечений» (Фройд), т.е., прежнего опыта отношений субъекта с объектами, выражающегося в особой организации стиля мышления (защиты) и в стиле межличностных отношений (перенос). Диагностические сеансы: слушание и расспрос; первое воспоминание; повторяющиеся сновидения; пробные истолкования. «Психоаналитический пакт» (Фройд): длительность («опыт показывает, что срок менее 3 лет редко бывает достаточным»), гарантии успеха (70-80%), гонорары, их ежегодный пересмотр. Рамки курации (положение анализанта лежа на кушетке, фиксированные расписание и длительность сеансов). «Основное правило свободных озарений» (Фройд): говорить вслух всё, о чём думаешь, ничего не отбирая и не упуская, даже если это кажется неприятным, смешным, неинтересным и не относящимся к делу («или глупым» – Лакан). Молчание клинициста, его свободновитающее внимание, слушание и нахождение прибавочного смысла в симптомах субъекта. Благожелательная нейтральность и абстиненция клинициста: невмешательство в реальную жизнь субъекта ни делом, ни советом. Сопротивления и защиты. «Истолкование защит прежде содержаний» (Фройд). Анализ переноса, как отличительная черта психоанализа. Сопротивление переноса (попытки нанесения поражения курации, преувеличение симптомов, обвинения и зависть к «более здоровому» клиницисту). Травматичность любого вторжения в психический аппарат субъекта, т.е., даже правильного истолкования. Нарциссическое неудовольствие от столкновения с проявлениями несознательной психики (↔ «глупости» -- Лакан) и сопротивления. Невозможность для клинициста пережить за субъекта его аффекты, в конечном счете – проделать за него работу горя. Проработка  (↔ символизация) – как реинтеграция свободных либидинозных зарядов (↔ аффективных квантов) с памятными следами (↔ психическими представлениями). Переработка как последующее ассоциативное связывание между собой либидинозно заряженных памятных следов (↔ аффективно заряженных психических представлений), т.е., такое переоформление сценариев жизненных влечений (↔ потребностей и желаний), которое позволяет разрядку (↔ субъективно переживаемую как удовольствие) либидинозных импульсов (↔аффектов). Дозировка аффектов аналитиком в ходе сеанса (такт). Невроз переноса – как облегченное проявление всей прочей психопатологии субъекта и «расщепления Я в процессе защиты» (Фройд). «Противоперенос» (Фройд) или «желание аналитика» (Лакан), необходимость личного учебного анализа и супервизий для клинициста, иначе «игра пойдет, но будет неясно, кто ведет» (Лакан).

8.1.2.Типичная психоаналитическая курация неврозов

Схема: 1) поверхностное затрагивание Эдиповой проблематики в дебюте (с его несоответствующей никакому реальному опыту в прошлом преамбивалентной аффективной атмосферой, Эдиповым содержанием, но нарциссически-регрессивной его подачей); 2) проработка прегенитальных (нарциссических) конфликтов в середине («разочарование начальной фазы», возрастание сопротивлений и разгар невроза переноса) и 3) глубокая проработка Эдипова комплекса в конце лечения (Грюнберже). Техника: 1) толкование влечений-защит и переноса; 2) Эдиповы истолкования в дебюте как заведомые нарциссические интеллектуализации «запретов и помех» – вместо принятия инфантильной несостоятельности; 3) особая пассивность клинициста в разгар невротического «переноса смещения» (Мейсснер) объектных представлений, особ., – представлений Сверх-Я. Задачи: припоминание, осознание (↔ прозрения) и снятие вытеснения (амнезий), в идеале – уничтожение и подавление Эдипова комплекса (Фройд). Работа горя по потере эротического наслаждения в симптоме: «Превратить убожества невроза в банальное несчастье» (Фройд).

8.2.Психоаналитическая курация пограничных состояний

Отличия от типичной курации. Повествовательный стиль субъекта – как его защита от проекций Имаго в переносе. Страх  пенетрации у субъекта – и требования к стилю курации: открытые (от первого лица) и частичные (щадящие нарциссизм) истолкования. Симптоматическое ухудшение и обострение конфликтов при снятии вытеснений и открытии несознательного. Нарциссический «проективный перенос» (Мейсснер) Я-представлений и импульсов влечений, частая смена проекций Имаго в переносе. «Доброкачественная регрессия» (Балинт) в анализе и нарциссическая аутопластика в переносе. Необходимость восстановления ассоциативных связей между психическими представлениями и опасность «злокачественной регрессии»  (Балинт), «ненавлюбленности» (Лакан) и «бесконечного анализа» (Фройд) при слишком молчаливой технике или при попытке «лечения добротой» (Грин). Повышенные требования к правдивости аналитика при анализе нарциссизма (Грин) и опасность претензий «вчувствования» («Ах, как я Вас понимаю!», – «Да пошла ты!») со стороны клинициста. Истолкование реакций переноса «здесь и сейчас» – как наиболее легких для осознания, как вызывающих наименьшее сопротивление проявлений несознательного. Изменение повествовательного стиля (↔ слова жалоб на объекты) речи на свободно-ассоциативный (↔ слова желаний субъекта) – как признак клинического улучшения и смены регистра: с пограничного на невротический.

8.3.Психоаналитическая курация психозов

Массивный перенос «здесь и сейчас». Толкование качества форм прежде содержаний. Облегчение идентификаций для психотика, никогда не чувствовавшего себя отдельным субъектом – слушать разговор клинициста (клиницистов) о нем самом. Чувствительность психотика к просодии (↔ объектным, тактильно-слуховым представлениям, звуковой оболочке слов) более чем к смыслу речи (↔ словесным представлениям sensu stricto). Психиатрическое учреждение – как оптимальные рамки (конверт) для институциональной терапии, для структурирующей идентификации (интроекции). Первоочередность задачи структурирования психических представлений, т.е., установления связей внутри словесных и объектных представлений (обозрение). Вторичность задачи установления ассоциативных связей между объектными и словесными представлениями (символизации). Третьестепенность (в случае психозов) установления связей между психическими представлениями и квантами аффектов (прозрения). 

8.4.Психоаналитическая курация психосоматических больных

Рамки курации: раз в неделю, лицом к лицу, сдвоенные сеансы (1,5 часа). Активная «материнская» роль клинициста: вовлечение субъекта в игру психических представлений с одновременной защитой его от возможной нарциссической травмы возникающими в такой игре аффектами (↔ либидинозными импульсами). Нахождение минимального смысла переживаний, во избежание прогрессирующей психической дезорганизации с полной исчезновением способности мыслить (↔ ассоциировать аффекты и представления) и символизировать (↔ связывать объектные представления с вербальными). Говорливость клинициста, задавание вопросов, пространные ответы на вопросы субъекта, щедрость комментариев и примеров. Истолкование психических содержаний – лишь при адекватной форме психического аппарата (Анзьё). От осторожных описательных констатаций аффективных состояний субъекта – к настоящим истолкованиям, лишь по мере развития системы психических представлений у субъекта. Готовность клинициста к правдивой конфронтации с аффективной яростью архаических представлений субъекта при их интеграции в Я на продвинутом этапе курации (Дежур).

8.5.Негативная терапевтическая реакция и другие осложнения

Проекции  и «проективная идентификация» (Кляйн). Порочный круг аффектов «тайного безумия» (Грин): первичная беспомощность перед «дразнящими» объектами → страх → стыд → гнев (на всех) → ненависть (ко всем) → обида (на всех) → жажда мести (всем, а особенно тем, кто претендует субъекта любить) → вина (вторичная) → беспомощность (вторичная). Противоперенос клинициста и работа с защитным отрицанием «здесь и сейчас»: отслеживание прорывов пре- и инфравербальных (в принципе – несимволизируемых!) импульсов либидо (↔ аффектов) у субъекта (прорывов к восприятию, к моторике, к вегетатике) с немедленной вербализацией клиницистом этих прорывов, т.е., попытка символизации, опирающаяся на кратковременную память внимания-восприятия-сознания субъекта (Ботелла и Ботелла). Модификации рамок типичной курации (психодрама, психомоторика, релаксация, управляемая образность) для мобилизации пре- и инфравербальных (гл. обр., – моторных) психических представлений. Тактически первоочередное восстановление либидинозных инвестиций (↔ аффективной окраски) простейших сенсоримоторных воспоминаний (энграмм, пиктограмм) о движении тела и звучании слов («приятно – неприятно», «хочу – не хочу»). Стратегически второстепенное восстановление психической экономии влечений (↔ желаний).

8.6.Окончание курации

Творческое преобразование хаотичных импульсов либидо (↔ аффективного разброда) в сценарии влечений (↔ мечты об удовлетворении желаний), не только не угрожающие более вторичному нарциссизму, но даже удовлетворяющие его (↔грёзы или фантазии). Слышание субъектом – клинициста (Sic!), а не только наоборот, и ответы субъекта на истолкования клинициста новыми ассоциациями, всегда по направлению к Эдипу → вытеснению → возвращению вытесненного. Последняя, самая сокровенная, зала Виллы Мистерий в Помпеях, или тема фаллоса – как момент связывания парциальных влечений и их объединения (сублимация) под приматом генитальности. Стойкость нарастания удовольствия от своего психического функционирования (языковой деятельности, мышления и воображения) у субъекта (расширение границ Я). Преодоление инфантильных фантазий любви (у женщин) и наслаждений (у мужчин). Работа горя (невозможность наверстать упущенные годы жизни) и Эдипова интеграция комплекса Сверх-Я в Я (признак – появление положительных воспоминаний о родителях). Избавление от несознательных страхов: кастрации (при неврозах), поглощения (в пограничных состояниях), распада (при психозах). Облегчение чувства вины (при неврозе) и стыда (при пограничных состояниях) и скромная нормализация психосексуальной (любовной) жизни: разрешение вопросов поиска, выбора и постоянства объектов. Незаметная потеря воображаемого смысла симптомов – «симптом исчезает, когда его перерастают» (Лакан).

9. Психоанализ детей и подростков

9.1.Психоаналитическая курация детей

Психоаналитическая клиника субъективно  вырабатываемых  предрасположенностей и классическая клиника объективных конституциональных черт (глобальных и парциальных дефицитов).  Дебюты синдромов классической клиники—как отдаленные эффекты последействия (Фройд) и неудачное самоисцеление ранних невидимых психотравм. Невозможность линейного прогноза в детской клинике, относительная ценность клинических диагнозов и их опасность быть встроенными в Я-представления ребенка. Утрата в психоанализе жалобами взрослых на ребенка статуса «симптомов и объективного анамнеза» классической клиники. «Семейный невроз» (Лафорг): одновременно и структурирующая и травматичная роль всякого семейного окружения.  Семейная терапевтическая консультация (Лебовиси). Несознательное переживание родителями консультации как агрессии: нетерпимость и нечувствительность  их к своему ребенку на первой консультации как защита от чувства вины перед ним. Поиск и поддержание положительных и стабильных аффективных  (любовных) связей (воспоминаний о прошлом ребенка и галлюцинаторных проекций на его будущее) в самых невероятных семьях как задача семейной консультации.  Относительная предпочтительность любой естественной семьи  (возможность  дифференцировать и противопоставить Имаго матери и отца, только воображая либидинозный обмен между ними) перед любым детским учреждением как местонахождения для ребенка. Оценка психического функционирования – вместо оценки адаптации и поведения. Принципиальная невозможность «нейтрального» наблюдения за ребенком. Клиницист как объект проекций  (↔ либидинозных инвестиций) прежнего опыта объектных отношений (соблазнения или агрессии) в любом разговоре, рассказе или жалобе ребенка. Генерализованная тревога при обследовании или курации—как невозможность даже проекций либидинозных импульсов (= дезорганизация влечений); активная и творческая роль клинициста (богатство психических представлений, легкость аффективно заряженных ассоциаций) для создания новой ситуации (игры) и для структурирования психических процессов у ребенка.  Детское отрицание психической реальности: «контроль, триумф и презрение» (Кляйн), и  трудность психической переработки (в т.ч.., – игры) психических представлений, восходящих, в конечном счете, к инфантильной сексуальности и к первофантазиям. Игра и рисунок—как переходное пространство и переходные объекты  (Уинникот) – материальная опора для либидинозной (↔ аффективной) интеграции (↔ ассоциативного связывания) памятных следов (↔ психических представлений), на грани между аутоэротизмом (нарциссизмом) и  отношениями  с объектами влечений  Игра и рисунок  (↔ галлюцинаторная активность) -- как способ обследования  субъективных смыслов (↔ объекты желания и идентификации, ненависти и угрозы; фантазии; страхи) и метод курации (при умении клинициста находить и устанавливать аффективно значимые ассоциативные связи между психическими представлениями). Продукция ребенка  и оценка связанности-несвязанности либидинозных импульсов (↔ аффектов),  соотношении первичного и вторичного процессов мышления, качества психических представлений,  тотальных и парциальных объектов влечений, эрогенных зон и фиксаций. Игра как источник истинных сведений о жизни родительской семьи (Анна Фройд). Сила вторичного процесса (↔ связанность аффектов с психическими представлениями,  стабильность объектов, стойкость проекций  дифференцированных Имаго и неимагоических объектов) – как связность рассказа или рисунка и высокая степень сгущения объектных представлений.  Слабость вторичного процесса (↔ несвязанность аффектов, нестабильность объектных и словесных представлений, нестойкость проекций расщепленных и недифференцированных Имаго) –  как частая смена ролей (в рассказе, рисунке, игре),  с тенденцией к катастрофе, любовь к фильмам катастроф, страхи войны, инопланетян  и т.д. Баланс связанности/несвязанности либидинозных инвестиций (↔ аффектов) с памятными следами (↔ психическими представлениями) – как основной индекс невротичности/психотичности в детской клинике. Непринятие клинициста в совместную игру или требование полного подчинения в ней ребенку – как признак плохого психического функционирования, слабости  вторичного нарциссизма, нехватки либидинозного удовольствия от ассоциативных связей между представлениями (↔ неспособность к проекциям, или тягостный автоматизм проекций расщепленного Имаго, или маниакальная защита от них). Принятие клинициста в игру и творческий интерес ребенка к рассказу или к игре как признак хорошего психического функционирования, силы вторичного нарциссизма,  удовольствия от обретения смысла (↔ установления аффективно заряженных ассоциативных связей между психическими представлениями) и придания нового галлюцинаторного смысла (↔ неимагоические проекции) новым  восприятиям  и представлениям (готовность к школе). Преходящий аффект тревоги  в игре или в рассказе как  признак либидинозной реинвестиции следов памяти об объектах инфантильной сексуальности (↔ возвращения вытесненных представлений). Степень интегрированности  желаний (↔ импульсов влечений) ребенка в его Я  и/или подчиненность его желаний идеальному Я («желанию Другого» – Лакан) -- как  степень  контраста между конформизмом его дискурса и степенью насилия в его игре.

9.2.Психоаналитическая курация подростков

Подросток – как неузнанная родителями карикатура на них самих. «Понимающе-освобождающие»  –  инцестуозные родители. «Освобождающе-бросающие»  – анаклитичные родители. Родители между банализацией и скандализацией, между либеральничаньем и авторитарностью: их самодисквалификация. Обращение родителей к специалисту – как их попытка избавления от чувства вины. Заведомая разочарованность подростка в возможности диалога со взрослыми к моменту первой консультации.  Заведомая предпочтительность семейных консультаций для восстановления диалога между субъектом и окружающим миром. Беседа с подростком – как тест на взрослость для клинициста: способность  сказать  что-то новое и интересное. Ордалии (опасные для здоровья или для жизни поступки) как агирования архаического отцовского комплекса  Сверх-Я (↔ получения его любви и/или наказания) – при обесценивании реального отца и разочаровании в нем. Идеологическое ничтожество школьной (социальной) адаптации и бесконечной учебы: нарциссическая  иллюзия  старшего поколения, узнающего в своих детях самих себя из своих воспоминаний. Поза внушительного молчания у подростка—как признак сохранения примитивных сексуальных фантазий и невозможности интеллектуальных контринвестиций, особенно на фоне бурного полового метаморфоза: защита от депрессии или от психоза. Опасное осложнение в курации: нарциссическая травма от осознания автоматизмов верности  родительским Имаго на фоне отчаянных поисков новой идентичности.  Вне зависимости от типа дебюта и от манифестной симптоматики, оценка риска психотической декомпенсации –  как степени  адаптации  к  новой психической экономии пубертата. 1) Способности переработать абсолютное возрастание либидинозной активации (↔ аффективного заряда) всех памятных следов (↔ всех объектных представлений); неспособность выражающаяся, напр., в характерной для дебюта шизофрении невозможности  проституировать чисто-духовную математику в грязно-телесную физику и технику. 2) Способности к либидинозной инвестиции  новых неизвестных  (неинцестуозных) объектов ради еще неизведанных удовольствий с ними.  3) Степени регрессии  к  галлюцинаторно-нарциссическому удовлетворению. 4) Способности к относительной десексуализации (= сублимации ): сила или слабость вторичного процесса мышления и контроля аффектов.  Контринвестиция детских игр подростком;  психодрама – как единственный метод курации предпсихотических состояний: творческого оживления и/или переработки и лечебного изменения его галлюцинаторной активности. Готовность и способность субъекта к потере времени в работе по приближению к объекту влечения (↔ желания) без потери надежды (↔ нарциссической травмы), будь то работа любви (“love’s labours lost” - Шекспир) или любой иной  проект собственной разработки, готовность и способность их творчески менять, – как наилучшие прогностические признаки будущей реализации влечений (↔ самореализации субъекта).

10. Этика психоанализа

10.1.Мировоззренческая “трудность психоанализа” 

Сократ (любовь к истине) и  Августин: «Inter fæces et urinam nascimur», – унизительность истин для человеческого нарциссизма. Общественные ожидания от психоаналитиков – «благожелательной нейтральности», в которой они якобы ежедневно упражняются, умудренности, умиротворенности, просто самообладания – и степень их оправданности. Вопрос о психоаналитическом образовании, и, особенно, о личном учебном анализе («проанализированность»). Издержки психоаналитического образования: унижение психоанализом («недоанализированность»). Поиск спасения от унижения в группах («сектах», «кланах»), унижающих коллег, пациентов и окружающее общество. Безумие «панпсихоанализа». Злоупотребление психоанализом – от диких интерпретаций до эксплуатации переноса. Патогномоничный дискурс всякого нравственного падения: «Я знаю, что это неправильно, но…» (Грин). Общественное недоверие – как недоверие лично к конкретным психоаналитикам, а не к психоанализу, как таковому.

10.2.Социальная этика психоанализа

Невозможность социальных и политических преобразований методами психоанализа. Несовместимость политического активизма (↔ соблазнения и угроз, расчета и провокаций, манипуляций и коалиций) и положения психоаналитика (↔ разоблачения хитростей и компромиссов в несознательной психике). Внутренняя дистанция психоаналитика к социальной жизни, к ее правилам и проблемам, к ее порядкам и беспорядкам. Психоанализ –  как средство смягчение нравов и  борьбы против социальных предрассудков (↔ раннее и широкое вовлечение женщин в психоаналитическое движение, незнание никаких историй расовой и национальной дискриминации), за сексуальное воспитание взрослых и детей (↔ первые научные работы по сексуальным злоупотреблениям и насилию над детьми), за гуманизацию психиатрических больниц и тюрем, за терпимость к маргиналам, слабым и зависимым людям. Этика и гражданственность психоаналитика: личное определение границ нравственно терпимого в обществе, границ столь же зыбких, сколь и реальных, нарушение которых требует от психоаналитика, чтобы  определение его или ее гражданской позиции стало важнее всякой профессиональной практики. Зависимость распространения (Франция, Аргентина) или забвения (Германия) психоанализа в конкретной стране от истории соблюдения психоаналитиками  этих  нравственных границ. Нравственность – как единственная область, в которой проступкам психоаналитиков нет и не может быть никакого прощения.

Заключение

Возникший в конце 80-ых годов XX века новый интерес к психоанализу в России имел, в частности, такое последствие, как распространение «дикого психоанализа» (Зигмунд Фройд), что рискует скомпрометировать этот метод в глазах российской общественности. Поэтому вопрос о психоанализе в нашей стране, как о методе психиатрической или медико-психологической помощи, вопрос о судьбе российских граждан, которые могут такой помощи искать, вопрос организации институционально-психотерапевтического процесса в отечественных психиатрических, психотерапевтических и медико-психолого-социальных учреждениях – все эти вопросы заставляют искать ответ в организации для российских врачей и психологов новых форм последипломного образования по клиническому психоанализу, образования, ориентированного на международные стандарты.

Настоящие методические рекомендации рассчитаны на врачей-психиатров и клинических (медицинских) психологов, имеющих опыт клинической работы, и желающих углублять свои специальные знания по методам психоаналитической курации (индивидуальной, семейной, групповой, институциональной), а в дальнейшем специализироваться – по клиническому психоанализу.

Методические рекомендации по введению в клинический психоанализ для врачей и психологов соответствуют программам аналогичных курсов, предлагаемых в Университете Париж-V  и в Парижском Институте психоанализа. Читатели получат достаточную теоретическую подготовку для самостоятельной или институциональной курации неврозов, пограничных состояний, психосоматических расстройств и психозов. Психогенетические и метапсихологические аспекты теории, клинические и этические аспекты практики психоанализа рассматриваются с привлечением материала современных франко- и англоязычных авторов. Среди клинических аспектов основное внимание уделяется психической экономии и курации основных клинических структур (невротических, психотических, пограничных [нарциссических, перверзных], психосоматических). Вопросы дифференциального диагноза затрагиваются повсеместно. Дается подробное понятие об институциональной работе в лечебных и медико-психолого-социальных учреждениях. В практическом плане наибольшее внимание уделяется вопросам показаний, психоаналитической техники и осложнений психоанализа. Методические рекомендации предполагают прохождение читателями впоследствии одноименного двухгодичного цикла тематического усовершенствования.

Приложение 

Учебный план цикла тематического усовершенствования «Введение в клинический психоанализ».

Для врачей-психиатров и клинических (медицинских) психологов, работающих в психиатрических, психотерапевтических, медико-психологических и социальных учреждениях широкого профиля, а также в частной медицинской или психологической практике.

Продолжительность: 144 академических часа за 2 года обучения.

Цель обучения: Усовершенствование по применению психоаналитических подходов в индивидуальной, групповой и институциональной работе и тематическая специализация по клиническому психоанализу.

	Темы	Учебные часы	Лекции	Семинары	Разборы	Всего
1.	История       психоанализа	4	2	2	8
1.1.	Жизнь и открытия Зигмунда Фройда	2	0	0	2
1.2.	Современный        психоанализ	2	2	2	6
2.	Метапсихология	8	0	8	16
2.1.	Топографическая модель психики	2	0	2	4
2.2.	Субъективность                        и объективация	2	0	2	4
2.3.	Структурная модель психики	2	0	2	4
2.4.	Внутрипсихическое                       и  межсубъектное	2	0	2	4
3.	Психический            онтогенез	8	0	8	16
3.1.	Прегенитальные    фазы развития	2	0	2	4
3.2.	Эдипова фаза	2	0	2	4
3.3.	Фаза  латентности	2	0	2	4
3.4.	Пубертатный криз	2	0	2	4
4.	Невротические    структуры	6	8	8	22
4.1.	Генитальные          конфликты	0	2	2	4
4.2.	Истерический невроз	2	2	2	6
4.3.	Обсессивный невроз	2	2	2	6
4.5.	Фобический невроз	2	2	2	6
5.	Пограничные           состояния	4	2	4	10
5.1.	Нарциссическая      патология	2	2	2	6
5.2.	Сексуальные         перверсии	2	0	2	4
6.	Психотические   структуры	2	4	4	10
6.1.	Шизофрения	2	2	2	6
6.2.	Патология ранних объектных                отношений	0	2	2	4
7.	Психосоматические структуры	2	4	4	10
7.1.	От анаклитической –                    к эссенциальной     депрессии	2	2	2	6
7.2.	Дефицит                  ментализации            и     оперативное мышление	0	2	2	4
8.	Психоаналитическая         курация	2	14	14	30
8.1.	Рамки психоанализа                     и  психоаналитический  контракт	2	2	2	6
8.2.	Психоаналитическая                курация неврозов	0	2	2	4
8.3.	Психоаналитическая  курация нарциссической патологии	0	2	2	4
8.4.	Психоаналитическая                курация шизофрении	0	2	2	4
8.5.	Психоаналитическая   курация психосоматических больных	0	2	2	4
8.6.	Негативная   терапевтическая реакция	0	2	2	4
8.7.	Окончание психоанализа	0	2	2	4
9.	Психоанализ детей  и              подростков	4	4	4	12
9.1.	Психоаналитическая курация  детей	2	2	2	6
9.2.	Психоаналитическая     курация подростков	2	2	2	6
10.	Этика психоанализа	2	2	4	8
10.1.	Мировоззренческая    трудность психоанализа	2	0	2	4
10.2.	Социальная этика                   психоаналитиков	0	2	2	4
11.	Тестовый контроль	0	0	0	2

Всего: 42 часа лекций, 40 часов семинаров, 60 часов практических занятий (клинических раз­боров) и 2 часа тестового контроля.

Итого: 144 часа.

Руководитель отделения психоанализа ГНЦССП им. В.П. Сербского П.В. Качалов

---

[1] Перевод С. Шервинского.

[2] В субъективистских терминах: (1) обессмысливание (“я всегда буду обеспечивать  твою самостоятельность”); (2) сгущение (“я положила на тебя всю жизнь”) и (3) смещение (“я только за тебя беспокоюсь”).

[3] В субъективистских терминах: (1) недомолвки (от умолчаний ло “придёт время – узнаешь”); (2) преувеличения (“никто никогда не будет тебя любить, как я”) и (3) отнекивания (“я тебе не мешаю ни с кем встречаться, но...”).